Рука Алены подрагивала и леденила мое запястье. Дрожь ее, как ток, передавалась мне. По спине бегали мурашки, почему-то хотелось оглядываться. На одном из поворотов тропы среди этой жутковатой процессии я увидел Фросю. Она шла, как и все, скорбно и устало, и только яркий цветастый сарафан выделял ее среди темной одежды других.
– Они на покосе задержались, – продолжала Алена, – оттого и пошли ночью… Сегодня они уже не кричали, молчат все… Там одна женщина, она сюда к вам приходила, Анастасия Прокопьевна… Я ее потом разговорю, она добрая. А Фрося плакала сегодня. Я думала, она смеется – тихонечко подошла, а она плачет…
Мы шли за странной процессией до самого лагеря. Женщины прошли мимо него, и даже головы никто не повернул… Нас встречали возбужденные и обеспокоенные ребята.
– Видел? – спросил Сергей. – Вот это демонстрация! Крестный ход. Надо же, одни старухи!
– Вы заметили Фросю? Заметили, да?.. Тоже с ними… – пробормотал Иван. – Идет как корова на бойню…
– Кажется, будет скандал, – тихо проронил Сергей, и я понял, что он на меня больше не сердится. – На тебя, Паша, станут писать жалобы. Так что готовься… Прав не прав, а жалобы будут. Экспедицию-то не отменишь, и раскопки тоже… Ты еще не знаешь, что такое жалобы!..
– Алена говорит, что у них все мужики погибли в войну.- Я был еще под впечатлением медленно бредущей процессии. Качались лунные тени, мелькали, проплывая мимо, закушенные губы и старушечьи платки.
– Да-а? – полувопросительно и удивленно сказал Бычихин. – Но при чем здесь курганы?.. Ты вот что, иди завтра в Ново-Еранское за председателем сельсовета. Иначе со старухами грехов не оберешься. Пусть он с ними разбирается…
– Надо глянуть, что они там делают, – безнадежно сказал я, понимая, что все это бесполезно, что надо в самом деле идти к Крапивину, тащить его сюда и требовать восстановления порядка.
Я отвечал за судьбу экспедиции, первой и в случае неудачи наверняка последней…
– Уверяю тебя, старик, ничего интересного. – Сергей взмахнул рукой и направился к палаткам. – И вообще не советую без местных властей что-то предпринимать. Мы не имеем таких полномочий. Особенно в такой щекотливой ситуации. Ты можешь оскорбить их религиозное чувство, и тогда на тебя уж точно придет «телега». Тем более что это жены погибших на фронте…
Я бы послушался его в другой раз. Сейчас же вместе с заботой о судьбе экспедиции меня тянуло к курганам чистое любопытство. В самом деле, что погнало женщин в поздний час, уставших после дневной работы, к могильнику железного века? Почему они все-таки против раскопок? И что за страшная судьба этих старых женщин, их деревни? Шесть похоронок в один день… Я знал, в Белоруссии есть такие села, где погибли не только мужчины, но и все жители. Здесь же, в глухом сибирском краю, за тысячи километров от фронта, трагедия Еранского вызывала во мне какой-то тревожный интерес. На Пискаревском кладбище плачут камни, в Белоруссии траурно гремят колокола Хатыни. Тут же стояла тишина.
Я шел осторожно, вглядываясь в расплывчатые следы на песчаной тропе, и недалеко от кургана увидел: пустая тележка стояла на обочине, а выпряженная лошадь спала стоя, причем так крепко, что не пошевелилась, когда я прошел у нее перед мордой.
А может быть, она тоже не замечала меня, как и еранские женщины…
Вокруг кургана чернел круг из человеческих фигур, стоящих на коленях. Женщины о чем-то тихо и неразборчиво переговаривались, кто-то ел, время от времени поднося темную руку ко рту. Их полушепот то шелестел, нарастая, будто они повторяли одни и те же слова, то звучал вразнобой, и тогда ясно слышались отдельные голоса и тревожный шум сосновых крон.
Легкий шепот среди женщин то смолкал, то усиливался, повинуясь току скорбных мыслей.
Я подошел к ним совсем близко. Они видели меня, но не обращали внимания. Среди них я узнал Фросю, стоящую на коленях возле древней старухи. Старуха сидела на подушке, вытянув тоненькие, как два прутика, ноги в разношенных пимах. На ее коленях на белом пятне тряпки лежало что-то съестное, потому что время от времени она поднимала кусок и подавала его Фросе. Та механически брала, глотала и надолго замирала. Чуть дальше Фроси, полуоборотом ко мне, стояла Анастасия Прокопьевна.