В помещениях станции все оказалось на месте и в полном порядке. Отсутствовали лишь два глубинных скафандра — знак того, что оба наблюдателя действительно вышли наружу. Радиопередатчик был выключен. Значит, Савченко по своей инициативе прервал на полуслове передачу и затем выключил передатчик. Отсутствовал, правда, последний том журнала наблюдений… Предыдущий был закончен в четверг вечером, об этом сделана соответствующая запись. Нового тома, который наблюдатели должны были начать в пятницу, на станции не оказалось. Кошкин уверяет, что новый журнал был начат и Савченко даже набросал там рисунок таинственного следа, обнаруженного на дне пролива Буссоль. Но Кошкин мог и перепутать. Весьма возможно, что новый журнал просто не успели начать, ведь в пятницу Савченко был на станции один, если не считать Кошкина. Северинов спустился вниз в ночь с пятницы на субботу. Странно, конечно, что два аккуратных наблюдателя в течение двух суток не записали в журнал ни строчки… Передача оборвалась в тот момент, когда Савченко сообщал о фиолетовом свечении. «Сегодня дважды видели фиолетовое свечение на дне. Источник его перемещается…», — это были последние слова, записанные наверху Мариной. Затем неожиданно наступила пауза. На все вызовы «Тускарора» больше не ответила.
Тут, конечно, допущена ошибка… Надо было узнать, что в это время делалось в шахте. Но, с другой стороны, перерывы в радиосвязи случались и раньше, автоматическая сигнализация не подала никакого сигнала, весь район станции и базы был под непрерывным наблюдением пограничников. Марина тяжело переживает случившееся, казнится, что сразу не подняла тревоги, не побежала к шахте. Более того, если бы девушка отправилась ночью в шахту, вероятно, одной жертвой стало бы больше…
Странный человек эта Марина. Энтузиаст и умница, но за ее стремлением с головой уйти в работу прорывается какая-то отрешенность от окружающего. Словно она хочет убежать от своих мыслей, позабыть что-то и не может. Или все это последствия аварии на станции, аварии, безучастным свидетелем которой девушке пришлось оказаться. Удивительно, до чего она молчалива, скрытна; оживляется лишь тогда, когда говорит о работе. Анкудинов уверяет, что Марина была такой и в студенческие годы, подозревает неудавшуюся любовь. А Розанов, который, кажется, сам неравнодушен к Марине, намекал, что она была влюблена в Мишу Северинова…
Разумеется, не следовало поручать Северинову самостоятельных дежурств на станции. Он молод, неопытен. Но в ту ночь вместе с ним находился Савченко человек уравновешенный, смелый, превосходный океанолог. Какая непредусмотренная случайность подстерегла их и захватила врасплох во мраке глубин?
Поиски на дне в радиусе нескольких миль от станции не дали никаких результатов. Ни останков наблюдателей, ни частей скафандров, ни следов абсолютно ничего… Савченко и Северинов словно растворились в непроглядном мраке дна. В протоколе комиссии в предположительной форме со многими оговорками принята версия Лухтанцева: наблюдатели могли стать жертвами гигантского спрута, которого неоднократно видели вблизи станции. Такой вероятности, разумеется, исключить нельзя, но многое ей противоречит. Если бы Савченко устремился на помощь товарищу, то вряд ли он стал бы выключать по пути свет в помещениях станции и, наверное, хоть что-нибудь успел бы крикнуть по радио Марине. Нет, спрут — это для чиновников в министерстве…
Сейчас, после восстановления станции, тысячи людей обращаются в институт, просят послать их работать на «Тускарору». В ближайшие дни здесь появятся новые наблюдатели… Если бы не необходимость лично доложить министру о работе комиссии и не дела в институте в Ленинграде, ему, Волину, надо было бы сейчас остаться тут. Поработать несколько месяцев на «Тускароре», самому внимательно обследовать дно. К сожалению, сейчас это невозможно. Начальником «Тускароры» временно, до возвращения из Австралии Дымова, останется Гена Розанов. Кажется, он способный, смелый юноша и неплохой исследователь, но избытком энтузиазма не страдает. Хорошо еще, что удалось преодолеть сопротивление Лухтанцева, убедить его допустить к работе внизу Марину. Ее присутствие компенсирует то, чего нет у Розанова… Едва ли только она сработается с Дымовым. Ох, этот Дымов…
Послышался шорох гравия под тяжелыми шагами. Волин поднял голову и с легким удивлением сообразил, что совсем рассвело. Густо-синей стала поверхность океана, теплым золотом налились облака на востоке и вот-вот брызнут из-за них неяркие лучи утреннего солнца.