— Да я… — начал Кошкин.
— Ладно, — сказал Анкудинов, поднимаясь со скамьи. — Это так, к слову… Нашему академику можешь не докладывать. Он это от меня не раз слышал и с глазу на глаз, и на ученом совете…
— Да я…
— Знаю, знаю… Брюзжу от возраста… Как-никак восемьдесят три года, Кошкин. Ну, свежим воздухом подышали? Пошли теперь опять вниз, в шахту. Поговорили — и время прошло, а то ждать просто невмоготу было. Терпеть не могу слушать эти переговоры по радио. Все равно не поможешь, если там с ними что приключится…
— Что может приключиться, — возразил Кошкин. — Роберт Юрьевич разрешил спуск по шахте только до ста пятидесяти метров. Так, небольшая рекогносцировка… Вот к вечеру подготовят батискаф. Роберт Юрьевич хочет сам погрузиться, чтобы осмотреть станцию снаружи. И меня взять обещал.
— Только тебя там и не хватало.
— А я не просто так, а как оператор. Я, Иван Иванович, эту систему батискафа как свои пять пальцев знаю.
— Ну, ежели как свои пять пальцев, значит, не годишься, — сказал Анкудинов, медленно спускаясь по ступенчатой бетонной дорожке ярко освещенного тоннеля. — Что ты знаешь о своих пальцах кроме того, что их пять, что они короткие, волосатые, а на мизинце ноготь сломан? Чтобы управлять батискафом, надо знать анатомию и физиологию каждого нервного узла в его механизмах. А ты, наверно, даже не знаешь, сколько фаланг в твоих пяти пальцах.
— Сейчас сосчитаю… Тринадцать.
— Ну вот и неверно.
— А у меня, Иван Иванович, на указательном пальце левой руки одной фаланги не хватает. Краб клешней отстриг.
— Это как же тебя угораздило?
— Я еще мальчишкой был. Во Владивостоке. Ребята поймали здоровенного краба. Я хотел посмотреть поближе. А он хвать за палец… Сразу укоротил.
— Научил, значит. За науку, Кошкин, всегда платить надо. Так вот и с «Тускаророй»…
Они вышли из тоннеля, прошли по металлическим мосткам над пляжем и остановились у зияющей темной пасти шахты. Шахта уходила на глубину постепенно сужающейся наклонной горловиной. Снаружи казалось, что в ней совсем темно. Однако присмотревшись можно было разглядеть внизу, метрах в пятидесяти от входа, слабо освещенную площадку и на ней группу людей.
Придерживаясь за холодные влажные перила, Кошкин и Анкудинов начали спускаться по крутой лестнице к площадке, на которой находились люди. Массивные крепления свода поблескивали над головой, освещаемые тусклым светом электрических лампочек. Лампочки сидели между креплениями, будто в складках гигантского черного гофрированного воротника. Света они давали совсем мало и едва освещали бетонные ступени и металлические стены шахты.
— Опять снизили напряжение, — сказал Кошкин, осторожно спускаясь впереди Анкудинова. — Что там у них с электроэнергией?
Вот наконец и площадка… Ее соорудили временно из металлических решеток, опирающихся на крепления стен. В нескольких метрах под решетчатым полом чуть слышно плескалась невидимая вода, заполнившая шахту.
Кошкин и Анкудинов подошли к темным фигурам, сгрудившимся вокруг радиоаппаратуры и приборов, расставленных прямо на решетчатом полу площадки.
— Возвратились, Иван Иванович? — спросила одна из фигур, оглянувшись. Ну, что там хорошего наверху?
Кошкин узнал по голосу профессора Лухтанцева.
Анкудинов проворчал что-то неразборчивое.
— А у нас, знаете, новость, — продолжал Лухтанцев, не отрывая взгляда от панели с рядами разноцветных лампочек. — Мой Розанов с помощником водолазом обнаружили внизу что-то любопытное. Сейчас к ним Роберт Юрьевич пошел.
— Как это «пошел»? — сердито спросил Анкудинов. — Куда пошел?
— Под воду… Надел скафандр и пошел…
— И вы его одного пустили?
— Он не один. С ним Марина Богданова. А всего их теперь там четверо.
— Где они сейчас? — спросил Анкудинов, протискиваясь к столу с радиоаппаратурой.
— Розанов с водолазом на ста пятидесяти. А Волин и Богданова — вот смотрите, — Лухтанцев указал на экран небольшого локатора, — достигли стодвадцатиметровой глубины. Через несколько минут они встретятся.