— Это ужасно, — очень серьезно сказал Колли, — ужасно, когда удачи начинают преследовать обыкновенных людей. Ведь мы с тобой, Молуано, обыкновенные люди, не правда ли? Эта удача, как дух, которого неосторожно выпустили из бутылки… По правде говоря, нам сейчас совсем ни к чему все эти их подводные базы. Не дай бог, на одной из баз окажется какая-нибудь картотека, а в ней фамилии людей покрупнее тех, кого придавило сегодня ночью. Ты говоришь — Савченко… Если мне не изменяет моя старая память, так звали одного из русских, исчезнувшего прошлым летом с советской глубоководной станции. Газеты много писали об этом случае. Обвиняли кальмаров, потом какой-то живой студень. А нить, значит, тянется все туда же… И зачем только мне дали генерала! Придется теперь обшаривать эти чертовы рифы Кангеан, чтоб их акулы слопали…
Колли позвонил и сказал вошедшему адъютанту:
— Свяжите меня с контр-адмиралом Риччи. Шестая оперативная эскадра. Они болтаются сейчас где-то в Яванском море. Надо будет потолковать со стариком Риччи. Может, его заинтересуют рифы… Ни минуты покоя последние дни. И все ты виноват, Молуано, хитрец провансальский! Сидел бы спокойно в своей Касабланке. Так нет, понадобилось ему выяснять, почему начинают разговаривать покойники. Вот и узнали. А дальше что?..
Тайна «Тускароры» остается…
События последней недели остались в памяти Волина разрозненными кадрами какого-то то замедленного, то бешено ускоряющегося кинофильма. Полет из Ленинграда в Хабаровск… Никогда еще часы, проведенные в самолете, не казались Волину такими томительными и долгими. Во время полета он пытался работать и не смог. Слова и фразы тянулись, как клейкая паутина, и перо падало из рук. А где-то глубоко, словно пойманная птица, билась единственная мысль: «Марина… Что с ней?.. Неужели и она?..» Листки с начатой статьей остались чистыми… Кодоров, сидя рядом, молча глядел в окно.
В хабаровском аэропорту их встретила группа военных моряков. Курильск не принимал из-за урагана. Решили лететь сначала на Сахалин. Пока готовили самолет, Волин бесцельно бродил по огромному полупустому аэровокзалу. Залы были похожи на гигантские аквариумы, поставленные один на другой. За стеклянными стенами темнели бетонные ленты взлетных полос. Контуры самолетов расплывались в сумрачной сетке вечернего дождя. Свежих газет в киосках не было. По радио передавали объявления и музыку.
В Южно-Сахалинске приземлились в полночь. Здесь пришлось ждать до утра. Утром Волин связался по радио с «Тускаророй». Там все было в порядке. Наблюдатели находились внизу. Дымов с Брайтоном ушли на подводной лодке «Малютка» в пролив Буссоль. «Выполнять гравиметрические и магнитные наблюдения на дне», — как сказал радист «Тускароры». Волин поинтересовался, не было ли еще каких-нибудь важных сообщений. В ответ прозвучало лаконичное «нет».
Днем перелетели на Симушир. Не заезжая на «Тускарору», сразу же пересели на вертолет. Через час вертолет опустился на палубу «Жемчужины» — плавучей научной базы Камчатского филиала. Тут уже были профессор Лухтанцев, Кошкин и даже Анкудинов, прилетевший минувшей ночью. «Жемчужина» дрейфовала над наиболее глубокой частью Курильской впадины, в том районе, где бомбы накрыли неизвестный подводный аппарат, пытавшийся проникнуть к «Тускароре».
Потом было несколько дней безуспешных поисков… На глубину уходили батискафы и телевизионные камеры; невидимые щупальца радаров и магнитных приборов исследовали дно глубочайшей расселины Тихого океана. Кодоров наносил все данные на цветную карту, напоминавшую карту морских сражений. И это действительно было сражение: сражение с глубиной и тайной, которую она поглотила. Анкудинов без конца допекал адмирала ядовитыми замечаниями. Кодоров изящно парировал. У адмирала было веское подтверждение его концепции: тело человека в поврежденном скафандре, выброшенное на поверхность после взрывов глубинных бомб. Голова и лицо, деформированные чудовищным давлением на глубине, были в таком состоянии, что почти не оставалось надежд на восстановление первоначального облика. Специалисты анатомы, прибывшие на «Жемчужину» из Академии медицинских наук, уже несколько дней решали сложнейшую задачу.
— Это все равно, что пытаться угадать форму фарфоровой статуэтки после того, как она побывала под пневматическим молотом, — заявил Анкудинов, поднявшись на палубу из лаборатории, где работали анатомы.
На третий день прибыл глубинный батискаф, доставленный транспортным самолетом из южной части Индийского океана. Кошкин, осмотрев аппарат, категорически заявил, что на одиннадцать с половиной километров в нем сейчас погружаться нельзя.
— За восемь поручусь. На девять еще готов спуститься сам. Больше нельзя… Нужна проверка всех узлов под давлением. Это месяц во Владивостоке или в Петропавловске…
Волин, выслушав доводы Кошкина, согласился и запретил использовать аппарат для погружения на самое дно Курильской впадины.
Произошла легкая стычка с Кодоровым. Адмирал сам обследовал батискаф и объявил, что берет на себя ответственность: лично погрузится в батискафе.
Волин решительно покачал головой:
— Как глава океанологической службы запрещаю вам это. Если считаете, что спуск на максимальную глубину не очень рискован, спущусь я. Но только я и никто больше.
Адмирал вынужден был сдаться. А поиски с поверхности и со средних глубин по-прежнему были бесплодными. Всякого рода «подозрительные» предметы на склонах и на дне Курильской впадины при более детальном обследовании, чрезвычайно затрудненном глубиной и волнением океана, оказывались остовами давно погибших кораблей, почти занесенными песком и илом.
— Ну еще бы, — ворчал Анкудинов. — Несколько лет назад американцы ухитрились потерять в Средиземном море водородную бомбу. Дело было у берегов Испании, там глубины поменьше. И то искали несколько месяцев… А вы хотите тут найти. Да еще в течение нескольких дней. Это все равно, что искать ощупью в темную ночь маковое зернышко в песчаном бархане…
— За эти годы кое-что изменилось, — возразил Лухтанцев. — А еще годиков через пять эта задача вообще не представит трудности. Сядем в вездеход и поедем…
— Верно, со временем многое меняется, — прищурился Анкудинов. — Вот и вы, Николай Аристархович, иначе рассуждать стали… чем полгода назад…
А между тем международная обстановка продолжала накаляться… Диверсия на Санта-Крус, обстоятельства которой американцы все еще выясняли, стала поводом для развертывания антисоветской кампании, начатой американской прессой и радио. Реплики ряда американских газет и вопли радиостанций были подхвачены в других странах. По вечерам, разбирая газеты, Кодоров только покачивал головой…
Судьба Марины и остальных советских океанологов, уехавших в Соединенные Штаты, все еще оставалась неясной. На телеграмму, отправленную Волиным с борта «Жемчужины», Марина не ответила. Значит, в Лос-Анджелесе ее уже не было. Значит, она успела уехать на Санта-Крус?.. Значит?.. Дальше мысли Волина начинали путаться. Он попросил Лухтанцева запросить официально через Петропавловск по дипломатическим каналам. Но ответа пока не было. Дипломаты вынуждены были сейчас заниматься вопросами более серьезными, чем судьба одного человека…
На пятый день вечером радист сообщил, что лидер американских «бешеных», выступая по радио, потребовал разрыва дипломатических отношений с Советским Союзом. Одновременно Кодоров получил «молнию» из Москвы с предложением срочно доложить о результатах поисков.
— Надо было в самом начале дать информацию об атаке на «Тускарору», заявил Анкудинов. — Это охладило бы кое-кого за океаном…
— Но ведь по существу атаки не было, — возразил Волин. — О чем было сообщать?.. Что наши пограничники утопили какого-то нарушителя границы… Но мы не знаем даже, кого…
— Правильно сделали, что утопили. Другого выхода не было. Но об этом следовало сообщить… В конце концов, есть этот неизвестный. Можно было устроить пресс-конференцию. Продемонстрировать скафандр, даже само тело, предметы, которые с ним были…