– Да. Мне было самое большее неделя от роду.
Я изо всех сил старался сохранять бесстрастность, но голос отказывался повиноваться мне, то и дело срываясь и выдавая мою беспомощность.
– Мистрис Элис пришлось нанять для меня кормилицу из города. Судьбе было угодно, чтобы эта женщина потеряла своего ребенка, – иначе я мог бы и не выжить!
Он кивнул. Прежде чем вновь повисло неловкое молчание, я поспешно заговорил, не слишком задумываясь над тем, что несу:
– Мистрис Элис нередко говаривала: мол, повезло монахам, что меня не подбросили на порог монастыря. Я бы опустошил все их кладовые, и как бы они тогда выстояли в той передряге, что устроил им старикан Генрих?
Я засмеялся прежде, чем успел понять свою оплошность. Разговор зашел о религии – а ведь о ней крайне небезопасно болтать при дворе. Я не стал уточнять, что мистрис Элис полагала, будто больше моего аппетита только мой рот.
Сесил молчал. Я уже подумал было, что влип не на шутку из-за собственной неосмотрительности, когда он еле слышно пробурчал:
– Какая ужасная история.
Это проявление сочувствия никак не отразилось в его глазах: он по-прежнему вдумчиво изучал меня, словно желая запечатлеть мои черты в памяти.
– Мистрис Элис не знала, кто твои родители? Это могла быть незамужняя девица из местных – попала в историю с кем-то из владельцев усадьбы, а сказать побоялась. Боюсь, чаще всего так и бывает.
– Мистрис Элис умерла, – произнес я невыразительно.
Только что я по доброй воле сделал важное признание, но в моей жизни были горести, о которых я предпочел бы умолчать даже сейчас.
– На нее напали грабители по дороге в Стратфорд. Если она и знала что-то о моих родителях, то унесла это с собой в могилу.
Сесил потупил взор:
– Мне жаль, что так получилось. Любой человек, вне зависимости от происхождения, заслуживает знать, кто он и откуда. – Неожиданно он наклонился ко мне. – Но ты не впадай в отчаяние. Даже найденыши могут подняться высоко в нынешней Англии. Фортуна улыбается и тем, кому поначалу не везет. – С этими словами он отступил. – Что ж, приятно было познакомиться, оруженосец Прескотт. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся обращаться ко мне – найти меня легко.
Он одарил меня еще одной загадочной улыбкой, развернулся на каблуках и зашагал прочь.
Глава 3
Я подождал, пока мастер Сесил не скрылся из виду, вдохнул поглубже и постучал в дверь. Никто не отозвался. Постучав еще раз и не дождавшись ответа, я надавил на ручку. Дверь поддалась.
Оказавшись внутри, я увидел, что «покои», как именовал их Сесил, состояли из небольшой комнаты, где главным предметом мебели являлась кровать с покосившимся балдахином. Исцарапанные деревянные панели закрывали нижнюю часть стен; в единственное окошко было вставлено зеленое стекло. Пол усеивали беспорядочно набросанные камыши; тут и там валялись испачканная одежда, кухонная утварь и столовые приборы. Стоял тошнотворный запах протухшей пищи и грязного белья.
Я сбросил седельную сумку на порог. Воистину некоторые вещи не меняются никогда. И в дворцовых покоях отпрыски Дадли умудряются жить как свиньи в хлеву.
С кровати раздавался храп. Я двинулся на звук, поминутно наступая на громко хрустевшие кости, незаметные в камышах. Аккуратно обойдя лужу рвоты, я потянул за полог. Перекладины угрожающе заскрипели. На всякий случай я отступил назад, внутренне готовясь к тому, что весь выводок Дадли с воем выпрыгнет на меня, потрясая кулаками, как бывало в детстве. В действительности же я увидел на кровати единственного человека со спутанными волосами цвета грязной пшеницы, одетого лишь в мятые чулки и рубашку. От него исходил запах дешевого пива. Гилфорд Дадли, семнадцати лет, младшенький в этой компании, в данный момент безнадежно пьяный. Я слегка ущипнул свисавшую с кровати руку, но его глотка исторгла лишь очередную руладу громкого храпа. Тогда я отважился потрясти его за плечо. Гилфорд взмахнул руками и поднял лицо с отпечатками мятой простыни.
– Чума на тебя! – пробубнил он.
– И вам доброго вечера, милорд Гилфорд, – ответил я, предусмотрительно сделав шаг назад.
Хотя он был младшим из пяти братьев и его я побеждал в схватках чаще, чем остальных, вряд ли следовало затевать побоище в первый же час моего пребывания при дворе. Он уставился на меня, пытаясь пробудить свое пропитое сознание и понять, кто перед ним. Когда это ему удалось, он насмешливо фыркнул:
– Ага, сиротка-ублюдок пожаловал. А какого черта ты здесь?..
Тут он закашлялся и нагнулся, чтобы сплюнуть на пол. Постанывая, он снова раскинулся на кровати:
– Ненавижу ее. Я ей еще покажу. Клянусь, она еще попляшет, эта добродетельная сучка!