Подобная история повторилась в появлении на свет уже в Мюнхене бандеровского листка «Шлях перемоги», насквозь пропитанного ядовитой фашистской желчью. Но, по-видимому, наиболее комедийным из этих «шляхов» стал лондонский журнал, вокруг которого толкутся со своими воспоминаниями, записками, опусами обанкротившиеся политиканы и бездарные литераторы всех мастей и поколений. Исступленно пытаясь быть серьезным, этот журнальчик с паукообразным трезубцем на обложке вызывает иронически-презрительную улыбку уже своим названием «Визвольний шлях»[17]. Куда же он ведет, этот «шлях», через Британские острова? Только до крутых океанских берегов, откуда открывается единственная перспектива дальнейшей «экспатриации» — непосредственно в океан.
Однако по этому «Визвольному шляху» протискиваются в историю различные коммивояжеры. О двух таких хлестких «вызволителях» и пойдет речь ниже.
…Его ударили по темени почти пятьдесят лет тому назад. С тех пор и поныне он никак не сообразит, что же с ним стряслось. Как ни напрягает память, сколько ни роется в документах и свидетельствах, а скандальная история бегства с Украины не перестает быть скандальной. Вот ему и приходится фальсифицировать события, выдумывать факты, изворачиваться и лгать. Но мы убеждены, что все, чем он, «доктор» Дмитро Куликовский, набивает страницы «Визвольного шляху», не приносит утешения ни читателям, ни автору. Самообличающего и самоубийственного юмора во всей своей писанине мистеру Куликовскому избежать никак не удается.
Ситуация, о которой он вспоминает, была довольно грустная и совершенно трагическая. Банды Петлюры и Тютюнника, побитые оружием и гневом народа, удирали под крыло Речи Посполитой. Пан Юзеф Пилсудский, оклемавшись после похода на Восток, обещал приют всем, кому посчастливится «эвакуировать» свою черную душу из Советской Украины. Когда запыхавшихся, изнеможенных беглецов остановила пограничная стража уже на «той» стороне границы, никто из них, голодных и злых, не мог промолвить слова. А требовалось что-то хотя бы брякнуть не по-нашему, так как Европа неравнодушна к ученым словечкам. Тут-то и пригодилось Дмитру Куликовскому кое-какое знание латыни.
— Сэрвус, Панове! — поклонился он напыщенному шляхтичу.
— Пшепрашам, цо ест паньству потшебнэ?[18]
— Кондицио синэ ква нон, — выдавил из уст Куликовский, пошатываясь на ногах.
— Не разумем, — сознались стражи.
— Е-э-эсть хотим… — простонал Куликовский. Вероятно, никогда так упрощенно и так точно не приходилось ему раньше переводить известную латинскую фразу. В самом деле, для каждого из еле живых бродяг даже необгрызенная кость была «кондицио синэ ква нон», то есть необходимым условием существования.
Через некоторое время хозяева весьма красноречиво намекнули, что между официальным гостеприимством, декларированным Пилсудским, и фактическим приемом недобитых уэнэровцев будет существенная разница. К полевым кухням, окруженным «храбрым желто-голубым» воинством, польские интенданты подвезли… пять бычьих голов.
Не знаем, протестовал ли тогда Куликовский против столь унизительной выдумки союзников, но ныне в своих воспоминаниях, опубликованных журналом «Визвольний шлях», престарелый вояка не сдерживает возмущения: «Это было откровенное издевательство над человеческим достоинством и разумом, какое могли учинить только поляки».
Впрочем, это возмущение кажется лишь каплей в сравнении с той лужей непроглядной, тягучей и густой ненависти к собственному народу, какую носит в себе пан Куликовский всю жизнь. Да и не удивительно. С какой стороны ни подступись, а анализ причин поражения однозначен — украинский народ «повинен» в том, что тысячи куликовских дотлевают от злости и безнадежности на зарубежных свалках мусора. В «Социологической студии», которой «Визвольний шлях» мордовал своих читателей несколько месяцев подряд, пан доктор, словно тонущий за соломинку, схватился было… за казацкий «оселедець»[19] в надежде переплыть бездонное отчаяние и прибиться к берегу пусть призрачных надежд. На миг горе-социологу показалось, что народ не отвернулся бы от националистических проповедников, если бы некоторые неосторожные политики не лишили его древней мистики, атрибутов старинного казачества, хотя бы вот этого «оселедця». Тут он откровенно материт своего бывшего идейного наставника В. Винниченко, который несколькими заходами (ко всему, — на всеукраинских войсковых съездах) говорил: «Зачем нам игра в эти „оселедци“?!» Дальше и себя, некогда очарованного В. Винниченко, автор «студии» огрел таким укором: «Почему никто не сообразил прогнать со съезда этого примитивного „лидера-поводыря“? Вот в этом-то и есть наша тогдашняя трагедия!»
19
Буквально — селедка. Здесь — пучок волос на бритой голове, оставляемых некогда казаками-запорожцами (