“При всяком покушении на самое существо власти он проявлял твёрдость в сохранении авторитета правительства. Это не могло не вызывать к нему всеобщего уважения, в особенности потому, что он был чужд мелочей, а тем более вопросов личного самолюбия. Раз какой-нибудь вопрос, по его убеждениям, имел важное значение для пользы родины, П.А. Столыпин являлся непреклонным и ни перед чем не останавливался. Слава и благоденствие России и её монарха были для него священны”.
“С П.А. Столыпиным можно было не соглашаться в отдельных вопросах, но нельзя было не преклоняться перед его искренностью и заботами о пользе России”.
“П.А. Столыпин не был сторонником насилия, но проведение строгой системы подчинения окраин было выражением владевшей им мысли о “сильной России”.
“...П.А. Столыпин, придя к убеждению, что только путём создания института частной собственности у крестьян можно поднять самое понятие о собственности, составляющее основной принцип всякого общежития, а тем более государства, провёл закон о выселении крестьян на хутора при широком содействии правительства. Он был совершенно убеждён, что мелкие собственники окажутся наиболее твёрдым, с точки зрения правительства, классом, причём не боялся возникновения деревенского пролетариата, что и высказал с кафедры Государственной думы при обсуждении этого законопроекта”.
“П.А. Столыпин совмещал в своём лице должности председателя Совета министров и министра внутренних дел, и после его смерти оказалось, что последний пост можно заместить, но не заменить на нём Столыпина”.
Свои мысли отставной генерал Курлов подтвердил некоторыми эпизодами, сделав это, конечно, для красочности. Какие же мемуары без эпизодов?
Два раза в неделю Курлов являлся к Столыпину на доклад по делам департамента полиции, который происходил в присутствии товарища министра А.А. Макарова. Доклад длился с одиннадцати часов утра до трёх-четырёх часов дня с кратким перерывом для завтрака в семье министра.
Как выглядел министр на докладах по полицейским делам?
Вот мнение Курлова:
“П.А. Столыпин живо интересовался всеми делами и хотя при первом разговоре перед моим назначением в Департамент полиции заявил, что он не считает себя знатоком полицейского дела, но отдаваемые им при докладах распоряжения поражали своей вдумчивостью и определённостью. Приходилось удивляться, как быстро он схватывает сущность дела; работать с ним было очень приятно, так как его решительность и твёрдость невольно поднимали дух докладчика. Я до сих пор сохранил о П.А. Столыпине самую лучшую память, уважение и любовь, которые питал к нему при жизни и которые не изменились и после его всеми оплакиваемой кончины. Вот почему в своих воспоминаниях я дорожу отношением его ко мне, как человека”.
Курлов не был простачком, как может показаться на первый взгляд. Не случайно монарх назначил его на должность шталмейстера высочайшего двора. При встрече Столыпин сердечно поздравил своего подчинённого. А как не поздравить? Павел Григорьевич имел при дворе неплохие связи.
В тот день, о котором вспомнил бывший генерал, они приступили к докладу, прерванному затем обычным завтраком у Столыпина. На этот раз присутствовала за столом и Ольга Борисовна, которая поздравила Курлова и выпила бокал шампанского по случаю монаршего пожалования Петру Григорьевичу чина шталмейстера. Столыпины были вежливы, как всегда.
И Курлов отметил:
“Я в первый раз увидел Ольгу Борисовну, которую считали все высокомерной и резкой, что даже ставилось в вину П.А. Столыпину... О.Б. Столыпина очаровала меня своим обращением, и я могу сказать, что при всех наших последующих встречах первое моё впечатление не изменилось и я никогда не встречал с её стороны иного ко мне отношения”.
А до этого было иначе. Когда приезжал Курлов, Ольга Борисовна к завтраку не выходила. Его, конечно, это задевало — жена министра им вроде брезговала. Ему было неприятно. Но что он мог поделать?
Уточним, что все эти завтраки были позже, когда Курлов стал товарищем министра. А до этого он долго искал себе служебное кресло.
Когда пишутся мемуары, то их авторы не столько хотят поведать нам о событиях, которые им пришлось пережить, сколько выпятить себя или обелить.
Курлов хотел оправдаться. Потому так подробно описал, как относился к нему Столыпин, покритиковал недоброжелателей, похвалил друзей. Конечно, воспел оду государю. В последнем нет ничего предосудительного, ведь служил он не только отечеству, но и царю.
Несведущий в истории, прочитав его мемуары, примет их за истину. Пересказав известные факты, Курлов отретушировал свою роль во многих делах, особенно в событиях в Киеве, где был убит его министр, о котором он сказал столько хвалебных слов. Опытный профессионал с полицейской хваткой, представший перед нами, оказался бессильным перед убийцей-одиночкой! В такое трудно поверить.