Базили подхватил мысль собеседника — Столыпин был в истории России, в её грозные годы, фигурой большой. Судьба подарила его России, но надо признать, считал Александр Иванович, что Россия не воспользовалась им в полной мере.
— К сожалению, иногда Пётр Аркадьевич шёл напролом, и за это мы его критиковали, — сказал Гучков. — Сегодня, правда, я рассуждаю не так, как прежде, — видимо, иногда, когда нет иного выхода, следует идти напролом, если тебе мешают. В этом, надо признаться, покойный Пётр Аркадьевич был прав... Посему я поддерживаю вашу идею о составлении русской истории здесь, в эмиграции. Мы должны оставить потомкам всю правду, какой бы горькой она не была...
Всех, кто был заинтересован ему помочь, Базили привлекал к главному труду своей жизни. Решив написать правдивую дореволюционную историю Российской империи, он принялся записывать беседы с государственными, политическими и военными деятелями того времени, благо со многими из них был знаком. Эти труды и составляли его личный архив.
Однажды его навестил мужчина приятной внешности, представился, коротко рассказав свою биографию.
— Аркадий Вениаминович Руманов, выпускник юридического факультета Петербургского университета. С 1903 года сотрудничаю со многими российскими газетами. С седьмого года — корреспондент “Русского слова”, а с одиннадцатого возглавлял петербургское отделение издания. Я хотел бы вам помочь, слышал, вы собираете мемуары наших политиков...
Базили обрадовался — появился ещё один его сторонник и, возможно, помощник.
В эмиграции люди сходились быстро.
Базили навёл справки среди близких знакомых. Те подтвердили: Аркадия Вениаминовича знаем, ничем себя не скомпрометировал.
В Париже к Базили от нового знакомого явился некто Я.Е. Поволоцкий, представитель ещё существующего издательства.
— Мы знаем, что вы пишете историю императорской России, — сказал он. — Не хотели бы вы заключить с нами договор на издание своей книги?
— Почему бы нет? — и Базили согласился.
В эмиграции уже ни для кого не было секретом, что Базили пишет историю последнего периода империи, следовательно, пишет о них, кто жил в это время.
Мечта каждого историка — сохранить имеющиеся у него документы. Тщательно, поистине с немецкой педантичностью, Базили собирал свой архив. Он был счастлив, когда Бурцев, в своё время изрядно попортивший нервы и старой власти, и новой, воцарившейся в России, передал ему свои документы с просьбой сохранить.
Но бурцевский архив пропал.
Говорили, что в прошлом замешан Руманов, но не верилось, что Аркадий Вениаминович мог поступить так нечестно — связаться с большевиками и переправить им чужой архив.
Историк Николаевский подозревал, что Руманов связан с Советами.
— Думаю, он переправляет на Лубянку всё, что достаёт.
Так ли это, судить трудно, но после Второй мировой войны стало известно, что Руманов пишет статьи в советскую газету и даже получил советское гражданство.
Но это тема другая, хотя следует признать, что какие-то факты, связанные с деятельностью Петра Аркадьевича Столыпина, в пропавшем архиве имеются.
Готовясь к беседам с Гучковым, Базили заранее составлял вопросы, которые намеревался задать Александру Ивановичу. Первое интервью состоялось в клубе за завтраком, в присутствии вездесущего Руманова Базили застенографировал первый фрагмент воспоминаний Гучкова, который позднее был опубликован на страницах русской эмиграционной газеты.
Видно, потому эти воспоминания и сохранились.
Благое дело совершил Базили, подтолкнув Гучкова к созданию мемуаров. Отечественная история от этого стала намного полнее.
Александр Иванович серьёзно отнёсся к своей работе. Он диктовал стенографистке даже в больнице и за три дня до смерти работал с нею. В 1935 году у него обнаружили рак кишечника, но ни врачи, ни родные ему об этом не сказали. Он твёрдо верил в выздоровление. Перенеся в декабре того же года тяжёлую операцию, стал после неё поправляться.
О своей болезни он узнал за неделю до кончины. Известие его, конечно, огорчило.
— Смерти миновать никому ещё не удавалось, — сказал он родным и стал приводить в порядок свои записи.
“Гучков не скрывает, что писать воспоминания не расположен Николаевский рассказывал, что А.И. любит говорить о прошлом, но говорит не для печати. Близким ему людям он признавался, что хочет подвести итоги, но колеблется, ибо тем самым берёт на себя непосильную ношу. Николаевский также сообщал, что показал А.И составленный им подробный план для работы над воспоминаниями, но А.И. посчитал этот план чересчур революционным...”