Ирка покраснела:
— Да без меня бы вы не додумались ни до какой разведки!
Опять перепалка! Никак не могут потерпеть хотя бы до завтра!
— Пойдем все, — вмешался Витька. — На станции сидеть сейчас еще опаснее, чем идти в разведку. Надо держаться вместе.
Витька шел по лесу и без конца озирался. При каждом шорохе ему чудилось, что их заметили.
Следопыты-индейцы из ребят бы не получились. То ветка под ногой хрустнет, то шишку пнут, то оступятся.
— Мы уже далеко зашли в лес! — то и дело беспокоилась Ирка. — Мы сейчас заблудимся. В какой стороне станция?
Прогулка по болоту в первый день напугала ее не на шутку. А теперь и надеяться не на кого.
— Без толку мы здесь ходим, — не выдержал наконец Владик. — Круги нарезаем. Они ушли вглубь.
— Или их вообще нет в лесу, — сказал Витька. — Почему мы решили, что они здесь?
— А где же?
— На побережье, например.
— Что же ты молчал? Надо обследовать побережье! — воскликнул Владик.
На побережье никого не было.
— Времени много прошло, пока мы по лесу шатались, — сказала Ирка. — Они могли бог знает куда за это время переместиться.
Владик в сердцах пнул какой-то белый клубок.
— Что это? — наклонился к клубку Витька.
— Мусор какой-то.
— Нет. Это свежая стружка, корни и… Похоже на куски ствола.
— А вот и пальмовый лист! — закричала Ирка. — Они были тут! Эх, если бы мы не теряли времени в лесу!
— Погодите! А зачем они расковыряли пальму?
— Съели, наверное?
— Что? Пальму? Вместе со стволом?
— Как видишь.
— Я же говорю — каноэ выдолбили и уплыли! — хмыкнул Владик. — Психи, одним словом. Пойдемте на станцию, будем баррикадироваться. Что им еще в головы взбредет? Может, вторая пальма понадобится.
На станции было страшновато. Ребята заперли двери на замок.
— Свет включать не будем, посидим в темноте, — сказал Владик. — Этот сиплый вчера видел свет в наших окнах. Как-то неприятно, когда за тобой наблюдают.
— Думаешь, за темными окнами наблюдать не будут? Еще быстрее решат, что путь свободен, что нас нет.
— Лучше пусть так решат, чем начнут тарабанить и требовать, чтобы мы открыли дверь.
И только Владик это произнес, как в дверь затарабанили. Громко, настойчиво, по-хозяйски. Ребята испуганно сжались.
— Ребята! Откройте! Это я — Сева!
В конце девятнадцатого века по огромным просторам Сибири кочевали не только исконно жившие там племена, но и лихое племя бродяг. Среди них попадались разные люди — неудачливые золотоискатели, беглые каторжники, правдолюбцы, охотники.
Однажды, когда Черский исследовал устье небольшой речушки, впадающей в Байкал, а Мавра готовила на костре ужин, к лагерю путешественников подошел один из таких бродяг. Грязный, в оборванной одежде, исхудавший и голодный.
— Здравствуй, матушка, — поклонился он Мавре. — Позволишь у огня присесть?
В первый момент Мавра очень испугалась, но виду не подала.
— Садитесь, — сказала она. — Сейчас ушица поспеет — накормлю.
— А не боишься меня?
— Чего ж бояться?
— А коли я убивец?
Мавра не ответила, пробуя уху.
— Ну, вот и сварилась, кажется. Сейчас муж вернется, и ужинать станем.
— А муж твой меня не прогонит?
— Отчего же ему вас прогонять?
Бродяга хмыкнул и придвинулся к костру поближе. Вернулся Черский. Он радостно шагнул к незнакомцу и представился:
— Иван Дементьевич. С кем имею честь?
— Максимка я. Бродяга.
— Как же в такую глушь забрел?
— Из острога бежал.
Черский кивнул:
— Как же в остроге оказался?
Максимка усмехнулся:
— За бродяжничество и взяли.
— Зачем же на себя наговаривали? — возмутилась Мавра. — Зачем говорили, что убийца?
— Проверить хотел, испужаешься али нет?
— Из каких же ты краев, Максимка? — спросил Черский.
— Тутошний я, сибирский.
— Вот и хорошо. Мне как раз толковый проводник нужен. Хочу через ту речку переправиться, а она больно уж бурная, одному не справиться.
— Отчего же добрым людям не помочь? Веревку для переправы надо.
— Будет веревка.
— Ну, тогда и переправа будет, — Максимка сдвинул на глаза шапку и уснул на земле, у костра, поплотнее закутавшись в рваный зипун.
Помощник из него вышел толковый, сноровистый.
— Я обвяжусь веревкой и пойду вброд, а ты держи веревку покрепче, — сказал Черский.
Максимка недоверчиво смерил взглядом худую фигуру ученого.
— Нет уж, Иван Дементьич. Речка сильная, а ты больно хлипкий. Давай я пойду.