Ей не было и двадцати. Ей должно было исполниться двадцать в феврале. Она лежала на спине, ее длинные волосы светлым нимбом разметались по подушке, а чистые полукружия ресниц, ясные миндалевидные глаза, фарфоровое личико создавали иллюзию того, что она просто отдыхает. Но у нее не было ног. Фотограф, вынужденный выделывать сложные кульбиты в тесной спальне, снимал тело с разных сторон. Вспышка озаряла комнату через равные промежутки времени. Филипп Дамьен терпеливо ждал, пока фотограф закончит работу.
Следы на шее говорили о том, что ее задушили, однако, в отличие от других случаев удушения, с которыми сталкивался Бартельми, лицо девушки сохраняло прежнее выражение. Никакого лицевого кровоизлияния, ни следа цианоза или кровавых подтеков. Ванесса Ринже оставалась такой же красивой, как и при жизни.
- Лицо совсем не пострадало, - сказал он Дамьену.
- Да, смерть наступила быстро. Непрерывного сдавливания пальцами сонной артерии в течение пятнадцати-тридцати секунд бывает достаточно.
Удушение руками скорее вызывает остановку сердца, чем веревка. Так что сдавливание артерии пальцами быстрее достигает цели. А эти царапины на шее - следы ее попыток освободиться.
- Значит, ее убийца был силачом.
- Во всяком случае, сильнее, чем она.
- И он отрезал ей ноги уже после того, как убил.
- Точно. Сразу видно, что он изуродовал ее мощным инструментом.
- Типа пилы?
- Скорее сечкой для рубки мяса. Раны чистые, и он даже позаимствовал на кухне разделочную доску. Вон она. А сечку он унес вместе с ногами.
- Это не сексуальное насилие.
- Хладнокровное, чисто исполненное преступление.
- Продуманное.
- До мельчайших деталей, Жером. Ты видел утопленный в ванне пылесос?
- Видел.
- По-моему, я здесь найду не много следов ДНК, что в комнате, что в фильтре пылесоса.
- Думаю, ты не ошибаешься.
- Если только это не серийный убийца…
Тут слова техника прервал громкий крик. Это Хадиджа Юнис орала на Гнома. Бартельми и Дамьен обменялись усталыми улыбками.
- Я никогда не думал, что буду так скучать по нашей начальнице, - сказал Бартельми. - Этого человека мне просто не вынести.
Дамьен сочувственно пожал плечами и пробормотал:
- Он вряд ли надолго здесь задержится. А пока - мужайся, старина, особенно если это серийный убийца.
Хадиджа Юнис стояла на коленях около своей подруги. Маленькая толстушка с блуждающим взглядом, прижавшись спиной к стене, отчаянно брыкалась и ловила ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Казалось, она хотела пройти сквозь стену. Садовый Гном, вынув свою историческую трубку, чтобы придать себе значительности, ошеломленно смотрел на девушек.
- Говорю вам, надо позвать ее психиатра! Он живет рядом, на улице Фобур-Сен-Дени, доктор Антуан Леже. Неужели это так сложно, черт вас побери?!
- Следите за выражениями, мадемуазель.
- Но вы же видите, что у нее нервный срыв! Хотела бы я посмотреть на вас в такой ситуации.
- Полиция не позволяет себе такой роскоши, как маленькие срывы, мадемуазель. А ведь нам приходится видеть и слышать такое! Кроме того, меня интересует, почему у вашей подруги срыв и почему вы так агрессивно настроены. Вы что-то скрываете, и, поверьте мне, вы должны об этом рассказать!
«Караул!» - воскликнул про себя Жером Бартельми и решил самостоятельно порыться в домашней аптечке. Когда он вернулся в кухню, дело не сдвинулось с мертвой точки ни на йоту. Толстушка Хлоя тяжело всхлипывала, а смуглая Хадиджа пыталась дать отпор Гному, одновременно обнимая свою подругу, словно Дева Мария, ласкающая слишком пухлого Иисуса. Бартельми положил на стол упаковку «лексомила» и незаметно указал на лекарство Хадидже.
- В таком состоянии она вам ничего не скажет. И я тоже, черт возьми!
- Но мне некуда торопиться. Табаку хватит на весь день. А больше мне ничего не надо.
- Вы серьезно, или мне снится кошмар?
«Проклятие! А все из-за тебя, Лола Жост! Почему же ты ушла, дорогая начальница? Почему?»
- Бартельми!
- Патрон?
- Допросите соседей и возьмите с собой Вернье. Этому парню нужно поработать на месте.
Бартельми не стал дожидаться, пока начальник передумает. Он ухватил новичка, велел ему нацепить униформу и допросить, в соответствии с приказом комиссара, всех жителей дома. Потом он отправился на поиски Антуана Леже, психиатра, улица Фобур-Сен-Дени. В двух шагах отсюда. Несложно. Если бы не воскресенье.
По пути он представлял себе, как выглядит этот Антуан. Собирая свидетельские показания разных людей, он разработал собственную маленькую теорию имен: если люди нередко бывают похожи на своих собак, то точно же так они соответствуют своим именам. В отношении некоторых его теория подтверждалась чаще, особенно в отношении Антуанов. Чаще всего Антуаны оказывались кудрявыми блондинами с несколько наивным выражением лица, благодаря которому они выглядят молодыми даже в преклонном возрасте.
Лейтенант Бартельми быстро нашел медную табличку с нужным ему именем. Психиатр был еще и психоаналитиком.
Бартельми поднялся на второй этаж и понял, что его теория верна: у доктора были светлые волосы, а в красивом лице отчетливо просматривалось что-то детское. Интерьер квартиры, служившей, видимо, и приемной, выдержан в спокойных, нераздражающих тонах - бежевом и голубом, призванных успокаивающе действовать на пациентов. Да-да, это наверняка так.
- Чем могу быть полезен? - спросил доктор Леже красивым строгим голосом.
- Доктор, срочно требуется помощь. Одной из ваших пациенток. Хлое Гардель. У нее нервный срыв. Ей очень плохо. Ее соседка, Ванесса…
- Ванесса Ринже?
- Ее убили.
Легкое беспокойство в голубых глазах, гораздо более ярких, чем отделка комнаты. Легкое беспокойство - и больше ничего; этого врача нервным срывом явно не удивишь.
- А вы…
- Лейтенант Жером Бартельми, комиссариат десятого округа.
Психиатр покачал головой и прищурился, как будто слова офицера вызвали у него воспоминание о чем-то давно ушедшем.
- Итак, доктор, заканчивайте то, что сейчас делаете, только побыстрей, а то, неровен час, мой шеф заберет бедняжку в участок.
Он уже собрался уходить, когда увидел далматина. Прекрасное животное с большими черными глазами. На первый взгляд, пес не походил на своего хозяина. И все же. Он рассматривал посетителя, не издавая ни звука и не нервничая. А ведь он вполне мог позволить себе тявкнуть, поворчать, обнюхать подметки, покрутиться вокруг ног.
- Мы идем, - сказал Леже.
- Мы?
- Да, Зигмунд и я. Мой пес не любит оставаться дома один.
- Как хотите, но вам придется оставить его на лестничной площадке. В квартире море крови. И остатки ДНК. Вы понимаете?
- Да, я в курсе, лейтенант.
Выйдя из дома, Жером Бартельми заколебался: вернуться через Пассаж-дю-Дезир или позволить ногам привести его на улицу Эшикье. Именно оттуда, из дома номер тридцать два, Лола Жост изливала на мир свое презрение. Поскольку именно это - презрение - и нужно, чтобы покинуть сплоченную команду, отряд, попадавший в самые разные переделки, но умевший посмеяться, если все заканчивалось хорошо. Ты не имеешь права отгораживаться от мира, сваливая дурное и хорошее, грязь и радость в одну кучу. Особенно если ты была начальницей, которую никто не смел оскорбить кличкой вроде «толстуха», или «злюка», или «сука», или «старуха», или «толстая сука», хотя порой каждому из подчиненных этого очень хотелось. Было за что. Лола Жост была непростой женщиной, Лола Жост обладала скверным характером, Лола Жост не имела модельной внешности.
Незаметно ноги его повернули на юг, по направлению к бледному солнцу, которое силилось прорвать завесу серых туч, но напоминало лишь тусклую лампочку за бумажной ширмой. Погруженный в свои мысли, лейтенант Бартельми прошел улицу Энгьен. Если память ему не изменяет, начальница жила на следующей улице. Тут он замедлил шаги. А что, если она просто выставит его вон, сопроводив свои действия вместо приветствия хорошим ругательством? А что, если, стоя на коврике для вытирания ног, он вынужден будет как дурак звонить и звонить в дверь до умопомрачения? А что, если она уехала из Парижа и греет свои старые кости в каком-нибудь милом местечке, не таком сыром и не таком густонаселенном, она ведь теперь не любит людей… Да нет… ничего подобного. Лола Жост не раз повторяла всякому, кто был готов ее слушать, что она терпеть не может бесполезных перемещений в пространстве и всех этих вылазок, возможности для которых представляются во время коротких и длинных выходных, отпусков, субботних отгулов и праздничных дней. За одним исключением: начальница ездила в Сингапур, чтобы проведать своего сына и внучек. Но это делалось ради семьи, а отнюдь не ради экзотики. Нет, она никогда даже не говорила об этом отпуске, проведенном на экваторе. А расспрашивать ее было бесполезно.