Айрис не знала, что ей делать после того, как Энид и её мать увели. Не спускаться же вслед за ними вниз… И даже возвращаться работать в библиотеку после такого было как-то глупо.
Она закрылась в своей комнате, села на кровать и постаралась успокоить дыхание и бешеный стук сердца.
Ей не нравились ни мать, ни дочь. Мюриэл напоминала ей хищного зверька вроде ласки, а Энид была не очень удачливым её подражателем. В ней не было того стержня, что был у Мюриэл, не было её настойчивости и хладнокровия. Обе были неприятны, но она не верила, что они могли убить, и верила им, что они просто перенесли тело. Это было преступление в их духе: низкое, трусливое и эгоистичное.
Ей казалось, инспектор Годдард был того же мнения. Хотя у него теперь было достаточно доказательств, чтобы Мюриэл отправили на виселицу.
Или всё же это сделали она? Мюриэл поссорилась с леди Клементиной, нанесла удар в порыве гнева, только потом осознав, что натворила и какие будут последствия.
Могло такое быть? Айрис не знала. Она ничего уже не знала.
Надо было записать всё то, что она узнала от Мюриэл сегодня.
Записи всегда помогали упорядочить факты в голове. Когда она переносила услышанное в блокнот, у событий появлялся призрачный и шаткий, но смысл. И она так и не записала ту смелую и невозможную мысль, что пришла её в голову как раз перед тем, как начался обыск.
Айрис встала, чтобы подойти к письменному столу, и взгляд её невольно упал за окно. Руперт с Мэтью на коленях сидел на скамейке, а Кристина их фотографировала.
Они гуляли в саду и ничего ещё не знали.
Интересно, как отреагирует Руперт?
А ещё интереснее, что бы он сказала, если бы узнал, что Айрис пытается найти его родителей и даже, кажется, нашла?
Нашла что-то, что не поддавалось пока разумному объяснению.
Кристина поманила Мэтью к себе, и он, неуклюже соскользнув с коленей Руперта, поковылял на толстеньких ножках к матери. Кристина, присев, распахнула руки и заключила Мэтью в объятия.
Руперт, оперевшись на трость, попробовал встать, но не смог и снова опустился на скамейку. Со второго раза у его получилось, и он, что-то сказав Кристине, пошёл к качелям.
И тут в голове Айрис словно что-то щёлкнуло.
Если тело перенесли в кенотаф Мюриэл и Энид, то убийцей мог оказаться почти кто угодно из людей, находившихся в доме. Айрис вычеркнула из списка очень многих, Руперта в том числе, потому что им было не под силу перенести тело на такое расстояние и поместить в кенотаф или же у них не было достаточно времени. Но если на леди Клементину напали неподалёку от мраморного мостика, то убийце хватило бы и десяти минут. А если бежать, то можно управиться и быстрее.
Даже миссис Хендерсон могла бы найти предлог, чтобы отлучиться минут на семь-восемь.
Все предыдущие расчёты Айрис и инспектора Годдарда теперь не имели смысла: убить мог буквально кто угодно.
Они вернулись на исходную точку. Ни мотива, ни главного подозреваемого.
Айрис увидела, как Мэри Тёрнер, старшая горничная, бежит по дорожке к Руперту — рассказать, что случилось.
Тот обернулся. Айрис было жаль, что Руперт слишком далеко и она не видела выражения его лица, когда он услышал новости. Он стоял неподвижно, только рука, которой он опирался на трость, время от времени дёргалась.
Потом он резко развернулся и похромал в сторону дома. Кристина окрикнула его, но он даже не оглянулся.
Она подхватила Мэтью на руки и побежала за ним.
Догнала она его почти у самого дома. Айрис на всякий случай спряталась за занавеску — она не хотела, чтобы они её заметили. Но они вряд ли бы стали смотреть сейчас наверх. До Айрис долетали их голоса, хотя слов было не разобрать.
Руперт говорил что-то Кристине сначала зло, но потом спокойнее с каждой фразой. А потом он уронил голову ей на плечо.
Кристина обняла его.
Мэтью, которого она держала второй рукой, тоже попытался обнять отца.
Айрис подумала, что сейчас расплачется, — и вряд ли тому виной была эта трогательная сцена. Просто накопилось.
Зачем она только впуталась в это расследование, в эти старые тайны?
Такими вещами должны заниматься люди вроде Годдарда — профессиональные и отстранённые. А она всё думает и думает о них: о леди Клементине, которую засунули в каменный ящик, как вещь, ради того, чтобы ещё немного пожить в её доме и за её счёт; о мальчике усыновлённом в марте 1941 года; о его родителях, которые потеряли сына; о Дэвиде, которого предали те, кого он считал самыми близкими людьми…
Бо́льшая часть обеда прошла в гробовой тишине. Руперт иногда начинал что-то говорить — про неблагодарную мерзавку Мюриэл, разумеется, — но, встретив просящий взгляд брата, останавливался. Каменное спокойствие на лице Дэвида не могло обмануть Айрис. Это было и не спокойствие даже — Дэвид был словно оглушён произошедшим. Энид была рядом с ним в последние несколько лет, пыталась вернуть его к нормальной жизни: поездкам, фильмам, театрам, друзьям, ресторанам, кафе. И всё это время знала, что его мать мертва и лежит в Лесу самоубийц. Это был уровень бессердечия, недоступный пониманию Айрис.