— А если вы ошибаетесь? Неужели вы хотите просто проигнорировать письмо?
Дэвид Вентворт посмотрел на Айрис так, словно бы она его ударила: гневно и одновременно беспомощно.
— Я не собираюсь игнорировать письмо, — сказал он, чётко проговаривая каждое слово. — Просто не вижу, что бы я мог с ним сделать. Даже если допустить, что вы правы, моя мать была слишком осторожна в выражениях. Из этих намёков мало что можно понять. Очевидно, что существует тайна, связанная, скорее всего, с усыновлением Руперта.
— Да! Вашей матери она была известна много лет, но кто-то ещё её раскрыл, и это вызвало…
— Что именно оно вызвало? — спросил Дэвид Вентворт, когда Айрис замолчала.
— Пока не знаю.
— Вот именно. Всё упирается в полную неизвестность. Возможно, это был просто несчастный случай. И, значит, ничего ни с чем не связано. А письмо… Просто размолвка и попытка извиниться.
— Как вы думаете, кому она могла его написать?
— Разве что Роланду… Она мало кому писала личные письма, если было нужно, звонила по телефону. Она переписывалась с редактором, чтобы всё сохранялось на бумаге и можно было потом вернуться к правкам или перепроверить. Когда говоришь по телефону, многое теряется, забывается.
— Получается, Роланд — это её редактор?
— Нет, это два разных человека. Я вас запутал. Редактору она такое не написала бы, а Роланду могла. Роланд Сетон — её кузен. После смерти моего деда его состояние перешло матери, а графский титул — Роланду. Они с матерью были очень близки с детства… Он купил поместье в Шотландии, лет десять назад, очень уединённое, и лето проводил там. В поместье не было телефона, поэтому они с матерью обменивались письмами. Если были важные новости, она посылала ему телеграмму.
— Думаете, это письмо было для него? — Айрис с каждым новым вопросом боялась всё больше и больше, что сэру Дэвиду надоест, и он просто прекратит отвечать.
— Если подумать, то нет… Похоже, что оно было написано сразу после какого-то разговора, может быть, после ссоры. Видно, что она была взволнована. А с Роландом они не виделись с июня, может быть, даже дольше. Сейчас уже сложно сказать.
— А леди Клементина с кем-то ссорилась в последний день? Или дни?
— Только со мной.
Дэвид Вентворт смотрел на Айрис с лёгким вызовом во взгляде. В его лице, в изгибе губ сквозило что-то похожее на жестокость… Или ожесточение.
— Но мы ссорились не из-за усыновления, — продолжил он. — Об усыновлении вообще никто не вспоминал годами. Руперт — такой же член нашей семьи, как все остальные. О чём бы ни было это письмо, оно никак не перекликается с нашим разговором. Вернее, ссорой…
Айрис очень хотелось спросить, из-за чего Дэвид поссорился с матерью, но вовремя поняла, что это будет слишком личный и бестактный вопрос, и разговор на этом неизбежно закончится.
— А ваш брат ничего не говорил о ссоре? Я знаю, что в доме в тот день было много гостей, но он — единственный, с кем она могла бы почему-то заговорить об усыновлении… Больше это никого не касалось.
— Почему никого? Моя мать вызвала в Эбберли своего главного поверенного, мистера Баттискомба. Они могли обсуждать, к примеру, завещание, где Руперт бы упомянут, или ещё что-то.
Айрис кивнула. Она выпрямила спину и собралась с духом:
— Сэр, я заранее прошу прощения, если моя просьба покажется вам бестактной, даже грубой, но… Вы не будете против, если я попробую что-то разузнать? Разобраться, о чём шла речь в письме. Это последнее, что написала ваша мать перед… Перед тем как… — Айрис опустила глаза. — Я полагаю, это может быть важным.
Дэвид Вентворт встал из-за стола и отошёл к окну. В руках он держал письмо. Он смотрел на него, но глаза его оставались неподвижными. Он не читал письмо, просто смотрел на него, как смотрят на открытку. Возле рта появилась жёсткая складка. Наконец Дэвид Вентворт заговорил — голосом притворно ровным и глухим:
— Если говорить начистоту, я не верю, что усыновление Руперта имеет отношение к исчезновению моей матери. И вряд ли в его происхождении есть настоящие тайны. Мы не в романе Диккенса, в конце концов. Но если я, как вы выразились, просто проигнорирую это письмо, то меня до конца жизни будет мучить мысль о том, что вдруг вы были правы. Так что, мисс Бирн, я не буду против, если вы попробуете с этим разобраться. Вы вряд ли сумеете что-то узнать о судьбе моей матери, но вреда от вашего расследования никому не будет. Просто не сообщайте Руперту. Ему это может не понравиться.