— Да! Вашей матери она была известна много лет, но кто-то ещё её раскрыл, и это вызвало…
— Что именно оно вызвало? — спросил Дэвид Вентворт, когда Айрис замолчала.
— Пока не знаю.
— Вот именно. Всё упирается в полную неизвестность. Возможно, это был просто несчастный случай. И, значит, ничего ни с чем не связано. А письмо… Просто размолвка и попытка извиниться.
— Как вы думаете, кому она могла его написать?
— Разве что Роланду… Она мало кому писала личные письма, если было нужно, звонила по телефону. Она переписывалась с редактором, чтобы всё сохранялось на бумаге и можно было потом вернуться к правкам или перепроверить. Когда говоришь по телефону, многое теряется, забывается.
— Получается, Роланд — это её редактор?
— Нет, это два разных человека. Я вас запутал. Редактору она такое не написала бы, а Роланду могла. Роланд Сетон — её кузен. После смерти моего деда его состояние перешло матери, а графский титул — Роланду. Они с матерью были очень близки с детства… Он купил поместье в Шотландии, лет десять назад, очень уединённое, и лето проводил там. В поместье не было телефона, поэтому они с матерью обменивались письмами. Если были важные новости, она посылала ему телеграмму.
— Думаете, это письмо было для него? — Айрис с каждым новым вопросом боялась всё больше и больше, что сэру Дэвиду надоест, и он просто прекратит отвечать.
— Если подумать, то нет… Похоже, что оно было написано сразу после какого-то разговора, может быть, после ссоры. Видно, что она была взволнована. А с Роландом они не виделись с июня, может быть, даже дольше. Сейчас уже сложно сказать.
— А леди Клементина с кем-то ссорилась в последний день? Или дни?
— Только со мной.
Дэвид Вентворт смотрел на Айрис с лёгким вызовом во взгляде. В его лице, в изгибе губ сквозило что-то похожее на жестокость… Или ожесточение.
— Но мы ссорились не из-за усыновления, — продолжил он. — Об усыновлении вообще никто не вспоминал годами. Руперт — такой же член нашей семьи, как все остальные. О чём бы ни было это письмо, оно никак не перекликается с нашим разговором. Вернее, ссорой…
Айрис очень хотелось спросить, из-за чего Дэвид поссорился с матерью, но вовремя поняла, что это будет слишком личный и бестактный вопрос, и разговор на этом неизбежно закончится.
— А ваш брат ничего не говорил о ссоре? Я знаю, что в доме в тот день было много гостей, но он — единственный, с кем она могла бы почему-то заговорить об усыновлении… Больше это никого не касалось.
— Почему никого? Моя мать вызвала в Эбберли своего главного поверенного, мистера Баттискомба. Они могли обсуждать, к примеру, завещание, где Руперт бы упомянут, или ещё что-то.
Айрис кивнула. Она выпрямила спину и собралась с духом:
— Сэр, я заранее прошу прощения, если моя просьба покажется вам бестактной, даже грубой, но… Вы не будете против, если я попробую что-то разузнать? Разобраться, о чём шла речь в письме. Это последнее, что написала ваша мать перед… Перед тем как… — Айрис опустила глаза. — Я полагаю, это может быть важным.
Дэвид Вентворт встал из-за стола и отошёл к окну. В руках он держал письмо. Он смотрел на него, но глаза его оставались неподвижными. Он не читал письмо, просто смотрел на него, как смотрят на открытку. Возле рта появилась жёсткая складка. Наконец Дэвид Вентворт заговорил — голосом притворно ровным и глухим:
— Если говорить начистоту, я не верю, что усыновление Руперта имеет отношение к исчезновению моей матери. И вряд ли в его происхождении есть настоящие тайны. Мы не в романе Диккенса, в конце концов. Но если я, как вы выразились, просто проигнорирую это письмо, то меня до конца жизни будет мучить мысль о том, что вдруг вы были правы. Так что, мисс Бирн, я не буду против, если вы попробуете с этим разобраться. Вы вряд ли сумеете что-то узнать о судьбе моей матери, но вреда от вашего расследования никому не будет. Просто не сообщайте Руперту. Ему это может не понравиться.
— Я и не думала! Я с ним даже не знакома, — поспешила успокоить сэра Дэвида Айрис. — Это будет что-то вроде генеалогического исследования. В Сомервиле мы занимались… Извините, я очень много болтаю. Вряд ли вам интересно. И спасибо, что не возражаете.
— И что вам не пришлось действовать у меня за спиной? — Дэвид Вентворт внимательно посмотрел на неё.
— Нет, я бы не… — Айрис почувствовала, как к щекам совершенно предательским образом подступает румянец.
— Думаете, я вам поверю? Вы бы всё равно начали выяснять, кем были родители Руперта и прочее.
— Я бы постаралась этого не делать, но не уверена, что смогла бы удержаться, — честно призналась Айрис.
Дэвид Вентворт усмехнулся:
— Вы хотя бы честны…
— Я буду заниматься этим в свободное время. Работа в библиотеке не пострадает, обещаю.
— Как вам будет угодно, мисс Бирн.
— И ещё, сэр… Раз вы не возражаете против моего расследования, может быть, вы сможете мне помочь? Я ничего не знаю о вашем брате, но если будет с чего начать, дела пойдут быстрее. Я понимаю, что когда его усыновили, вам было два года и вы не можете ничего помнить, но, может быть, были какие-то разговоры позднее… Даже слухи. Всё может оказаться полезным. Например, имя «Руперт» — оно таким и было, или его дали ваши родители?
— Его имя при рождении Руперт Фернсби. Он родился в Лондоне четвёртого апреля тысяча девятьсот тридцать девятого года.
Айрис в растерянности смотрела на Дэвида Вентворта. Вот так просто? Не надо ничего месяцами разыскивать?
— Вы знали? — спросила она. — Я думала, что такие вещи скрывают.
— Конечно. Некоторые семьи, например, бездетные, действительно устраивают всё так, чтобы ребёнок не знал, что он не родной. Но с Рупертом всё иначе. Как… Как с Хитклиффом! — придумал хороший пример сэр Дэвид. — Конечно, Руперта не подобрали на дороге, как Хитклиффа, и ему дали свою фамилию, но в целом это было усыновление больше в традициях девятнадцатого века, чем двадцатого. Например, если я умру, не оставив наследников, мой титул перейдёт не к Руперту, а к моему троюродному брату.
— Понятно, — произнесла всё же немного ошарашенная Айрис. — Можно я возьму листок, чтобы всё записать? Вы говорили, он родился он в Лондоне…
— Да. Думаю, я смогу сказать даже точнее… — Дэвид Вентворт сел за стол и выдвинул ящик. — Где-то это должно быть записано. — Он вытащил четыре папки и начал перебирать лежавшие в них бумаги. — В смысле, не где именно он родился, а церковный приход… Насколько я знаю, в усыновлении Руперта принимал какое-то участие священник, он то ли привёз его в Эбберли, то ли ещё что. Родители Руперта погибли во время авианалёта, а о ребёнке, видимо, некому было позаботиться, кроме церкви. Или, может быть, церковь помогала найти для сирот семьи… Так, расходы за декабрь. Минуту… — Дэвид Вентворт вёл пальцем по листу сверху вниз, быстро проглядывая ряды записей. — Точно помню, что двое святых, Этельреда и ещё кто-то… Вот! Семьсот фунтов в церковь Святых Марии и Этельбурги в Олд-Форде.
— То есть, священник был из церкви Марии и Этельбурги? — уточнила Айрис.
— Скорее всего, потому что начиная с сорок первого года моя мать каждый год делала пожертвование именно этой церкви. Я что-то такое слышал раньше, ещё когда был подростком, но не задумывался… Когда я сам начал вести дела, вернее, контролировать, то обратил внимание на пожертвование, потому что сумма была довольно большой.
— Да, сумма весьма… приличная, — согласилась Айрис. — Особенно, если это не разовое пожертвование, а ежегодное.
Подумать только, семьсот фунтов каждый год! Серьёзные деньги.
— Человек, который занимается счетами, сказал, что моя мать распорядилась ежегодно отсылать чек на семьсот фунтов, и так как после её исчезновения иных распоряжений не поступало, они продолжили так делать. Он же сказал, что это пожертвование было как-то связано с усыновлением Руперта. Возможно, делалось в знак благодарности.
Айрис записала название церкви и задумалась. Ей не доводилось бывать в этом районе, и она только примерно представляла, что Олд-Форд находится примерно там же, где и неблагополучные Поплар и Бетнал-Грин.