Марта Хьюз остановилась, перевела дух.
— Вот вам начало, инспектор. Чтобы вы не думали, что я мерзавка какая. Что я это просто по глупости сделала. Хотя и по глупости тоже. Молодая была, что я понимала? Девятнадцать лет мне тогда было…
— Я понимаю, что для вас это всё важно, миссис Хьюз, но не могли бы вы перейти к самому делу, — предложил инспектор. — Например, к тому, что произошло с детьми?
— Ну, хорошо… Дети… Тони я рожала в больнице. Не в нашей, а в Стратфорде, тётка меня туда пристроила, чтобы я под присмотром у неё была. А в больнице — потому что ребёнок не так лежал, да и вообще она боялась… Я пила много. Рон приходил вечером, а потом я только помню, что утром соседи начинали стучать… В общем, она меня в больницу отправила рожать. Я очень боялась, переживала, какой он родится. Может, без рук и ног или ещё уродец какой… Ну, после того, как я его травила. Чего я только ни выпила! А он был просто очень маленький, как восьмимесячный, скрюченный весь. Но ручки-ножки на месте. Странный немного. Но тётка сказала, что рано радуешься, Джорджи на вид был здоровый, а потом вон что оказалось. И этот, сказала, тоже весь больной будет. Ох, как она меня ругала, когда узнала, что я его вытравить пыталась. Это до родов ещё… Я ей созналась, спрашивала, что мне теперь делать. А когда он родился, тётка сказала, что я буду с ним всю жизнь мучиться, это мне наказание за мои грехи. А потом привезли ту леди. Ох, какой там переполох поднялся! На меня доктор даже посмотреть не вышел, а тут сразу забегали. И потом ещё одну женщину привезли. Ей надо было операцию делать, живот разрезать, а она кричала, что не позволит себя резать, дралась… А я лежу реву, думаю, что мне с ним делать. Ведь чем я только ни травила его, может, хуже Джорджи ещё. Как я с ними двумя буду? И как-то мне вдруг в голову пришло, что у той леди ведь тоже мальчик. У неё прислуга, няньки, врачи, денег полно, они и вылечить могут, выходить… А я что могу? Куда мне такого больного? Как мне его растить? У меня ещё других двое и Рон.
Дверь кабинета приоткрылась, и вошёл Леннокс с фарфоровой чайной чашкой. Он застыл с ней у двери, не зная, что делать.
— Спасибо, Леннокс, — поблагодарил Годдард. — Отдайте это миссис Хьюз.
Леннокс медленно и неуверенно протянул чашку Марте Хьюз, видимо, всё ещё надеясь, что Годдард скажет, что пошутил.
Марта Хьюз привстала и цепко ухватилась за чашку.
— Да тут и двух глотков нет, — недовольно произнесла она, заглянув внутрь. — На донышке только.
— Вы не в пабе, — отрезал Леннокс.
Марта Хьюз выпила всё залпом и закашлялась.
— Продолжайте, — потребовал Годдард. — Ничего существенного я от вас пока не услышал.
— Существенное вам надо… — протянула Марта. Айрис заметила, что она перестала трястись. — Существенное вы и сами, я смотрю, знаете.
— Да, я всё это знаю, — солгал Годдард, — но хочу услышать от вас. Такой порядок. Мы собираем показания со всех, чтобы если кто-то лжёт, это выяснилось.
— Показания… Порядок… — Марта начала тереть лицо руками, словно оно зудело. — Поменяли мы их, вот и все показания… Поменяли.
— Кто? Каким образом?
— Тётка моя. Но не буду говорить, что её вина. Я её упросила. Сказала, что с моста брошусь вместе с ребёнком! Да она и сама должна была понимать — мне только второго уродца не хватало. Только мучиться с ним и ребёнка мучить. А в той семье его, может, и вылечат. А она себе второго родит потом, здорового.
Айрис стиснула кулаки. Дэвид смотрел на Марту Хьюз не мигая, словно она была чем-то привидевшимся ему в кошмарном сне, от которого он никак не мог проснуться.
Руперт шумно дышал и наклонился вперёд, как будто собирался броситься на миссис Хьюз. Он наверняка уже понял, к чему шло дело.
— Уж не знаю, как она их поменяла, но поменяла. Она везде пройти могла. А дети оба маленькие были совсем. У той леди — потому что родился раньше срока, а у меня… Господи, что я только с ним ни делала! — всхлипнула Марта Хьюз.
Она ещё что-то бормотала, но слов было не разобрать. Годдард не стал её торопить и дал время успокоиться.
— Она поменяла их в ту же ночь. А потом приходит на следующий день и говорит, что, мол мы с тобой наделали, пожалела тебя, дуру, а той-то женщине каково будет? Она хотела их обратно поменять, но не смогла… Их к тому времени вроде как запомнили. Один-то всё спал и ел, а другой, который мой, кричал не переставая… И жёлтый весь сделался, даже оранжевый. Я думала, тётя Мэри пойдёт и всё расскажет врачу. Я ни есть не спать не могла. А потом ещё с этой леди Клементиной что-то сделалось… Среди ночи её на каталке куда-то увезли. Утром тётка моя приходит и говорит, что у неё удалили всё. Не будет больше детей. Один он у неё, и тот не свой. Я перепугалась, думала, она точно теперь всё расскажет… А её куда-то по делам вызвали, а я Тони забрала и ушла. Меня даже выпускать не хотели, но что они поделать могли? Сказала, у меня двое детей дома, не могу здесь больше находиться… Если бы не ушла, она бы точно меня выдала! Она даже ко мне домой приходить перестала. Наверное, тяжело ей было Тони видеть. А мне тоже тяжело было. Я только тем и спасалась, что думала, как там мой сыночек. У него ведь всё будет: и еда хорошая, и своя комната, учителя, пони… — Марта Хьюз несколько раз громко всхлипнула, но быстро взяла себя в руки. — И вдруг заявляется ко мне отец Мейсон и говорит, что всё знает. Оказывается, тётка моя всё никак успокоиться не могла, так и рассказала на исповеди. В свою церковь не пошла, её бы по голосу узнали. А в нашу церковь, Марии-Этельбурги, как раз новый священник пришёл, ну она и решила, что он-то не поймёт, кто это. И тайна исповеди при том. А он как-то да понял. Не знаю, что уж она ему наговорила! Он терпел-терпел, да не вытерпел. Пришёл ко мне и давай рассказывать, какая это известная писательница, какая у неё семья и что у меня есть здоровый ребёнок и будут ещё, а у неё не будет. Вот такое всё… Тони бегает вокруг, большой уже был, и отец Мейсон говорит: «Вы понимаете, что вы у этого мальчика отняли всё?»
Из горла Марты Хьюз вырвалось хриплое сдавленное рыдание.
— Мне… Мне выпить надо… — сказала она. — Ещё.
— Вы ничего не получите, пока не расскажете всё до конца.
Она сипло рассмеялась, а потом повернулась назад и посмотрела на застывших рядом друг с другом Руперта и Дэвида. Глаза у неё были красными, опухшими от слёз.
— Он стал мне грозить, что пойдёт в полицию, пойдёт к Клементине Вентворт. Пусть, говорит, меня сана лишают, и как угодно наказывают, и отлучают, я всё равно никудышный священник. Долго он у меня сидел и потом ещё приходил. Ладно, Рона тогда дома почти не было. Тогда депо бомбили и железную дорогу, и они круглые сутки там работали, восстанавливали. А у меня тогда Фредди уже родился, и я с ними со всеми четырьмя только-только отстою во все лавки очереди за продуктами, приду домой, а там опять он! Отец Мейсон. Такое зло меня взяло, говорю: «Да и идите в свою полицию! Доказывайте, что это не мой ребёнок! А я сама голову в петлю совать не стану, чтобы меня посадили ещё!» После этого отец Мейсон сколько-то не показывался, а потом опять. И говорит, что встретился с этой писательницей и всё ей рассказал. Она тоже не хочет, чтобы был суд и кто-то пострадал. Но детей просто менять она тоже не хочет, потому что не может того мальчика отдать, чтобы он в нищете жил. И вот они с отцом Мейсоном придумали, что она обоих воспитает. У меня их и так четверо, скоро пятый будет, мол, вам же легче станет. И она ещё денег была готова дать. Такие деньги, каких мы не то что не видели, а даже не слышали, чтобы они у кого-то были. Отец Мейсон сказал, что мы с Роном сможем на них по-другому воспитать детей, дать им образование… Потом он ещё приходил, приносил еду иногда, масло, яйца, один раз кролика принёс… Кролика, представляете! Я чуть не заплакала. И так мы через отца Мейсона договорились с ней, что она усыновит ребёнка официально. Моего сына воспитает, как своего. Даст ему имя, положение в обществе, деньги, чтобы не было нужды ни перед кем пресмыкаться, как мне приходилось. И она обещала сохранить всё в тайне. Отец Мейсон тоже обещал… Мы выбрали день. Тони отца Мейсона часто видел, так что пошёл с ним. И больше я ничего о нём не слышала. Отец Мейсон принёс деньги. Но я-то, конечно, не собиралась строить на них новую жизнь с Роном. Я хотела, чтобы Рон горел в аду и ничего больше. Забрала детей и ухала. Думала, вот у нас жизнь начнётся! Выучилась на парикмахера. А потом… Видимо, кому судьба в нищете жить, тот так и будет, и никакими силами его из этой ямы не вытащить. Мне выпить нужно! Пожалуйста… У меня просто голова сейчас треснет!