— И что там? — спросил Мюллер.
— Там стойбище тунгусов и несколько изб — в них живут казаки. Там есть изба полицейского начальника.
— Крупный культурный пункт наших мест, — сказал иронично телеграфист Барыкин.
Мария Павловна внесла большую деревянную миску с пельменями.
— Отведайте, — сказала она, — отведайте, батюшка.
Ей в жизни еще не приходилось видеть настоящего профессора.
Младшие дети Черниковых — четверо, все одинаковые, скуластые, с прямыми черными волосами — в мать, глазастые, носатые — в отца, — выглядывали из-за двери, сопели от волнения.
Мария Павловна положила пельменей Мюллеру и полила их сметаной.
— Лучших пельменей вы от Северного полюса до Иркутска не отведаете, — сказал гостю отец Пантелеймон.
— Да-да, это великолепно, — согласился Мюллер. — Скажите, а отправится ли кто-нибудь на ярмарку из Новопятницка?
— Колоколов собирался, — сказал Андрюша.
— Две баржи с товаром, — отец Пантелеймон загибал пальцы, — нет, три. «Иона» потащит.
— У Колоколова есть мощный буксир «Иона», — пояснил Андрюша.
— В честь ихнего батюшки назван, — сказал учитель.
— Можно ли нам рассчитывать на место на барже? — спросил Мюллер.
— Нравятся пельмени? — спросила Мария Павловна, удрученная тем, что высокий гость все еще их не попробовал.
Черников разливал водку из стеклянного графина.
— С приездом, — сказал он. — Со знакомством. Хлопнула дверь. Вбежала Ниночка Черникова. За ней боком, почти упираясь в притолоку, вторгся неловкий Костя Колоколов.
— Пельмени еще не съели? — спросила Ниночка с порога.
— Неужто тебя у Ефрема Ионовича не покормили? — удивилась Мария Павловна.
— Разве там пища? Костя, подтвердите, разве там пища? — Ниночка была возбуждена, раскраснелась и была так хороша, что даже Мюллер, равнодушный к женским прелестям, залюбовался ее экзотической красотой.
Как и ее младшие братишки, она унаследовала от матери высокие скулы, брови вразлет и густые волосы цвета воронова крыла, а от отца громадные карие глаза, высокий в переносице, тонкий с горбинкой нос и полные яркие губы.
— Отец привез из Якутска повара, — сообщил, смущаясь, Костя. — Теперь питается по системе доктора Леграна. Вегетарианская пища и долголетие.
Костя говорил серьезно, и непонятно было, осуждает ли он отца либо преклоняется перед его передовыми взглядами.
— Вареная морковка под молочным соусом! С ума сойти! — сказала Нина, занимая место за столом, из-за чего телеграфист Барыкин вынужден был отодвинуться в угол.
— Как же басурманы? — засмеялся отец Пантелеймон. — Им же бифштекс с кровью подавай.
— Ели морковку, а Ефрем Ионыч читал им лекцию о пользе натуральных продуктов, — сказала Ниночка, насаживая на вилку сразу два пельменя.
— Глупо, — впервые заговорил Васильев, из ссыльных эсдеков. — В руках торговцев накапливаются колоссальные средства, а они по серости своей не знают, во что их употребить.
— Ошибаетесь, голубчик, — возразил Черников. — Это Иона Колоколов не знал, как употребить, в кубышку складывал. А наш уважаемый почетный гражданин не лишен выдумки и предприимчивости. Он впитывает современные веяния, порой варварски, но впитывает. Прости, Костя.
— А я не обижаюсь, — сказал Костя. — Я даже иногда преклоняюсь перед ним.
— Твоя беда, Костик. — сказала Ниночка, — в том, что ты слабовольный. Ты — диалектическое отрицание собственного родителя.
— Он у нас, как русский народ, — сказал отец Пантелеймон профессору, который мало прислушивался к разговору, продолжая рассматривать карту, придавленную миской с пельменями. — Терпелив к властям предержащим.
— Я его перевоспитаю, — засмеялась Ниночка, положив ладошку на плечо Косте, и тот зарделся, потому что до сегодняшнего дня полагал Ниночку единственным близким себе существом в проклятом городишке, а уютный добрый дом Черниковых был ему куда роднее отеческого. И когда два часа назад он влюбился в англичанку, то тут же согнулся под чувством глубокой вины и невозможности что-то изменить в своей жизни.
Мария Павловна принесла еще миску пельменей погорячее, специально для Костика.
— Прекрасным иудейкам, — загудел отец Пантелеймон, — свойственно в силу ихнего характера распоряжаться мужскими судьбами. Однако Библия учит, что редко это приводило к добру.
Все засмеялись.
Семен Натанович не засмеялся — его беспокоили отношения между его дочерью и купеческим сыном. Сам он был лишен сословных и прочих предрассудков, но знал, как важны они для других. Костя был образован, мягок, но неудачник, прирожденный неудачник, который всю жизнь будет позволять иным людям управлять собственной судьбой. А когда рядом есть отец — человек волевой и спесивый, уверенный в своем праве крутить сыном, как того пожелает, то будущее Ниночки, как ни странно, весьма похожей по властности характера на старшего Колоколова, пугало старого террориста.