Филимонов, будущий городской голова, присоединился к семье Колоколовых, потом за ними увязался пристав. Так они и прошествовали, оживленно беседуя, до самых сходен.
И остановились.
Палубные пассажиры толпились у борта, ожидая, пока сойдут пассажиры каютные.
Первым вышел профессор Мюллер. Федор Францевич был поражен оживлением, царившим на пристани, и счел это знаком уважения к его скромной, но международно известной персоне. Он поклонился толпе, но тут же по пустым, не узнающим взорам господина Колоколова и сопровождавших его персон понял, что торжественная встреча к нему не имеет отношения. Растерянность профессора продолжалась недолго, потому что он услышал справа приветственные возгласы, исходившие от небольшой кучки небогато одетых людей, среди которых, к своему облегчению, узнал своего бывшего студента Андрея Святославовича Нехорошева. Нехорошев кинулся к профессору и нечаянно толкнул Колоколова, который холодно наблюдал за тем, как ссыльные окружили толстого низенького мужчину в котелке и пенсне, отнимают у него саквояж, перехватывают у матроса, шедшего следом, большой и тяжелый ящик.
— Кто такой? — спросил Колоколов у Филимонова. — Почему не знаю?
— Профессор из Петербурга, — сказал за Филимонова пристав.
— Опять бабочек ловить? — ухмыльнулся Колоколов.
Он намекал на позапрошлогоднего профессора, что добирался до Новопятницка в поисках каких-то букашек, чуть не утонул в Лене и был бит по пьяному делу Ахметкой, после чего убрался со своим сачком восвояси.
— Нет, — сказал пристав. — Он едет искать болид.
— Кого? — Колоколов обернулся к сыну.
— Падающую звезду, метеорит, — ответил Колоколов-младший. — Который весной за Урулганом упал.
— Зачем?
— Отец, — сказал с некоторой обидой Костя, — я же в июле просился у вас — пустите меня посмотреть. Могла быть всемирная слава.
— Чепуха! — сказал Колоколов-старший. — Только деньги тратить. Помню, помню, — предвосхитил он возражения сына. — Ты же говорил, что эти… болиды, возможно, бывают из червонного золота. Как же!
— Мы могли прославиться, — упрямо повторил Костя.
— Дурак! — Отец смотрел на пароход, ожидая появления важных гостей. — Я же тунгусам велел посмотреть. Там только тайга паленая, ничего нету.
С парохода сошли торговец Алачачян со своей семьей и миссионер из камчатского братства, к которому сразу поспешил отец Пантелеймон, извещенный о его приезде. Потом хлынула толпа палубных.
— Эй! — крикнул Колоколов капитану Селиванову, что стоял на крыше парохода у своей рулевой будки. — Селиванов, ты англичан-то не утопил?
— Сейчас придут, — сказал Селиванов. — Куда им деваться, Ефрем Ионыч?
Селиванов был расстроен ночными событиями в каюте мисс Смит. Он относился к меньшинству пароходного населения, которое искренне сочувствовало английской девице, и его расстройство усугублялось тем, что Селиванов, не ведая английских обычаев и правил, не знал, как вести себя утром. Он не стал здороваться с Дугласом, когда тот вышел к завтраку, и старался не смотреть на несчастную девушку, темные круги под глазами которой и распухшие от слез веки лучше всяких слов рассказывали об унижении, которому она подверглась…
На пристани появились иностранцы, о которых было еще на той неделе сообщено из Якутска телеграфом.
Первым вышел мистер Дуглас Робертсон, который приостановился на палубе, оглядывая толпу, затем последовала прелестная грустная девушка с бледным напудренным лицом. Наконец вышли слуги англичан — маленький худой китаец Лю и пышногрудая смуглая Пегги. Лю нес футляр с удочками и зонтом Дугласа, Пегги — две круглые коробки с шляпами мисс Смит.
Цыгане еще громче грянули величальную.
Колоколов подошел к самым сходням и сделал знак сыну.
Костя Колоколов замялся, забыл приготовленные слова, потому что образ англичанки поразил его в самое сердце. Даже в Лондоне ему не приходилось видеть подобной нежной и типично английской красоты.
— Говори! — услышал он рассерженный голос отца.
И, не отрывая взгляда от девушки, Костя Колоколов произнес по-английски приветствие, заученное вчера с помощью Ниночки Черниковой.
— Добро пожаловать в наш отдаленный уголок Российской империи! Разрешите представить вам моего отца, негоцианта, почетного гражданина этого города, который вышел на берег для того, чтобы оказать вам гостеприимство.
— Вы говорите по-английски? — удивилась Вероника. — Это невероятно.
Колоколов-старший потряс ей руку, поздоровался с Дугласом, а затем отступил в сторону, чтобы с англичанами могли поздороваться городские власти.