— Ну, мы могли бы года три прожить в Литлвуде.
— И без устали красить, плотничать, возделывать сад и огород, только не для себя, а для кого-то? Нет, я уже говорил тебе — снимать я ничего не желаю!
Памела примолкла, я тоже расстроился. Она закусила нижнюю губу. В детстве это был верный признак, что она вот-вот разревется; однако, к моему облегчению, Памела рассмеялась:
— Остается одно: объявить, что мы ищем дом с привидениями.
Да, дело обернулось скверно. Я было обрадовался, что Памела чем-то увлеклась, и вот наш план, суливший новые впечатления, возможность одним махом разрешить все проблемы и сбежать из города, оказывался обреченным на провал.
Памела шесть лет ухаживала за больным отцом, и это сильно на ней сказалось. Когда отец умер, я уговорил ее переехать ко мне в Блумсбери, полагая, что в моей холостяцкой квартире, где вечно толклось множество народа, и у нее появятся какие-то новые интересы. Но вскоре выяснилось, что замысел мой не так уж удачен. По существу, у людей, крутившихся вокруг меня, было мало общего и с Памелой, и даже со мной. А тут еще мой роман с Лореттой. Очевидно всем, кроме меня, было ясно: что бы я ни обещал Лоретте, она, безусловно, предпочтет мне Джонни Мейхью, с которым всегда будет пребывать в центре внимания. Памелу же одинаково страшило, выйдет Лоретта за меня или нет, она стала обидчивой, старалась держаться в тени, хотя как раз ее задор, живое воображение и умение высмеивать всякую сентиментальность могли бы спасти положение. Она начала учиться на курсах библиотекарей, но вскоре поняла, что только заменит один вид уединенной жизни другим, и бросила их. В конце концов, сестра призналась, что не хочет жить в Лондоне, а собирается на паях с Джиллиан Лонг купить домик за городом и разводить малину.
И тут я прозрел — мне стало ясно, что Лондон не оправдал наших ожиданий; что чем скорее я исчезну из свиты Лоретты, тем лучше; что мне будет недоставать Памелы и что моя книга о британской цензуре, призванная вывести это чудовище на чистую воду нисколько не продвигается вперед, а — главное — что, став независимым журналистом, я заработаю ничуть не меньше, чем в редакции. Поэтому я сказал:
— А почему бы не на паях со мной?
Памела так обрадовалась, что я был польщен, и мы стали с жаром строить планы, а они все множились и множились: полностью порвать с городом, слиться с природой, раствориться в просторе и достичь таким образом душевной гармонии — вот что нам нужно. Зная цель, мы пустились на поиски. Сегодняшняя поездка была нашим пятым поражением.
Море осталось позади, дорога то сбегала вниз, к соснам, то поднималась на холмы, поросшие вереском. Почва стала тверже. На перекрестке мы увидели дорожный указатель: «Биддлкоум», возвещавший, что впереди одно из тех селений, которые, расположившись в узких долинах между девонширскими холмами, обычно тянутся до самого моря. Сначала мы увидели весьма привлекательную гостиницу, и я охотно проверил бы, каков в ней сидр, но было еще слишком рано.
Памела пустилась в рассуждения:
— До чего жалко уезжать отсюда! Ну почему все древние племена теснили друг друга в здешние места — на запад? И все таинственные острова — в западных морях. И жители этих мест больше связаны со всяким чародейством. А до чего у них приятная музыка… О Родди, смотри, какая заманчивая дорожка! Поедем-ка по ней! Наверно, с вершины открывается чудесный вид!
— Вид будет тот же самый, — проворчал я. — Но уж ладно, может, ты хоть тогда насытишься, наконец, своим любимым западом!
Чтобы доставить удовольствие сестре, я дал задний ход, развернулся и стал подниматься по узкой, укрытой от глаз дорожке, с двух сторон заросшей дроком. Она петляла среди скал и лиственниц, потом от нее отделилась изрытая колеями дорога на ферму, а наша превратилась в едва видную тропу между готовыми распуститься рододендронами и, наконец, вывела нас на небольшое, продуваемое ветром плато на вершине. Вид отсюда действительно был такой же, только более просторный — плато находилось на оконечности маленького мыса и море омывало его не только с запада, но и с юга.
Памела вышла из машины первая, обогнула группу деревьев слева и остановилась спиной к морю, засмотревшись на что-то. Я подошел к ней и увидел заброшенный дом.
Он стоял, глядя на залив, — каменный, двухэтажный, с такими строгими, благородными пропорциями, что пройти мимо, не залюбовавшись, было бы нельзя. С востока его защищал от ветра поросший лесом холм, с севера — узкая полоска деревьев.
— Родди! — выдохнула Памела. — Дом!
— И мне так кажется.