— А как в Северном Девоншире дает себя знать кельтское влияние? — спросила она. — Ведь здесь, между Корнуэллом и Уэлсом, оно должно быть, не правда ли?
— Нет! — ответил капитан довольно резко. — Валлийцы — совсем другая раса. — И в тоне его прозвучало: «И с девонширцами в сравнение не идут!»
Стелла, которая сидела справа от меня, уставилась в тарелку и явно задумалась о чем-то своем. Сдержана она или, наоборот, слишком непосредственна? Этого я не мог решить. Ее хрупкое, но твердо очерченное лицо с широким гладким лбом и чуть впалыми висками казалось замкнутым, и все же легкая игра теней и живая мимика выдавали то, что скрывали глаза и сомкнутые губы. В честь нашего появления она сменила гребень в волосах на бархатную ленту, а на шею надела медальон на тонкой золотой цепочке. Наш визит был для Стеллы волнующим событием, а продажа принадлежавшего ей дома — событием чрезвычайным. Если бы ей позволяло воспитание, она забросала бы нас вопросами. Но вместо этого Стелла прикрыла глаза, словно старалась поймать какое-то ускользавшее от нее воспоминание. И вдруг широко открыла их, воскликнув:
— Памела Фицджералд!
— Стелла! — В голосе старика прозвучало изумление.
Под пристальным холодным взглядом капитана девушка побелела, глаза ее наполнились слезами, дыхание перехватило, она не могла выдавить из себя ни слова. Памела улыбнулась.
— Капитан не знает о моей знаменитой прародительнице, — сказала она и повернулась к хозяину дома. — Говорят, она была дочерью герцога Орлеанского, — стала объяснять Памела. — И настоящей красоткой. Она вышла замуж за лорда Эдварда Фицджералда, который в девяносто восьмом году возглавил ирландское восстание. Подозреваю, что на самом деле она вовсе не была мне родственницей, но рада, что меня назвали в ее честь. Ее жизнь полна героизма и так романтична!
— Боюсь, — сухо ответил капитан, — я не слишком хорошо знаком с историей ирландских мятежей.
Но Памелу, если уж она оседлала своего ирландского конька, не так-то легко унять. Пока я старался развлечь нашего хозяина всякими журналистскими баснями, она стала рассказывать Стелле, как совсем недавно призрак той Памелы видели среди бела дня в ее старом доме близ Дублина — во время какого-то приема в саду.
Стелла не сводила с моей сестры завороженных глаз.
— И меня это ничуть не удивляет, — продолжала Памела, — я уверена, что если привидения и правда появляются, то, скорее всего, в местах, которые они любили. Вот почему мне кажется, что бояться их глупо.
Она произнесла эти слова совершенно беззаботно, но действие их было неожиданным — Стелла бросила есть, и, словно с плеч ее свалилась какая-то тяжесть, обратила к ней лицо, горящее восхищением:
— Вы действительно так думаете? — выдохнула она. — Вы и правда верите…
Ее дед взглянул на Памелу так возмущенно, что от негодования меня бросило в жар.
— Ну, нельзя же, — сказал он, и в голосе его послышалось презрение, — нельзя же всерьез придерживаться таких взглядов! С какой, право, безответственностью, с каким безрассудным легкомыслием некоторые люди позволяют себе говорить о подобных вещах!
Памела посмотрела на него. Уж не собирается ли она ответить ему какой-нибудь колкостью? Но нет. Она сказала медленно и задумчиво:
— Вы совершенно правы. И меня такие люди поражают.
Наступило молчание. Я чувствовал, что Памела и впрямь не слишком удачно выбирала предмет разговора; валлийцы, привидения и мятежи, видимо, не относились к числу излюбленных тем старого капитана. Стелла нервно теребила носовой платок; он источал крепкий аромат цветочных духов; капитан это заметил и нахмурился, ноздри у него сжались. В смятении Стелла поспешно спрятала платок.
— Прости, дед. Я совсем забыла, что ты не любишь мои духи.
— Вижу, что забыла, — пробурчал он. Девушка встала из-за стола, слегка поклонилась Памеле и, сказав «простите», вышла из комнаты.
Никто не бросился спасать положение, все молчали до тех пор, пока Стелла не вернулась. Мы попытались вовлечь ее в разговор, спросили о соседях, о том, как здесь развлекаются, устраивают ли танцы, дают ли любительские спектакли, где можно послушать музыку. Есть теннисный клуб, отвечала она, и кино — «довольно забавное», — но никаких концертов, никаких спектаклей.