Митрича прерывает вернувшийся от ручья Иван Косой. Он огорчённо качает головой и ставит возле «печки» пустое, измазанное грязью ведёрко.
— Что такое? — спрашивает Митрич.
— Воробью по брюхо, — ворчит Иван Косой. — Я весь ручей облазил, нигде чистой воды нет. Грязь одна.
— Это горе невелико, — говорит старик. — Пойдёмте. Покажу вам, как из грязного ручья прозрачной воды набрать.
Митрич вскидывает на плечо лопату и вместе с мальчишками отправляется к ручью.
Осмотрев мелкую мутную речушку, он выбирает место почти у самого берега и начинает копать яму.
— Дайте мне! — просит Сашок. Он не выносит безделья. — Я — живо, Кузьма Митрич. Только скажите, какую яму копать.
— Глубиной в метр, да полметра в поперечнике, Сашок.
— Отдохни-ка, Александр, — через несколько минут говорит Лёшка, — ты уже притомился, небось…
Сашок не хочет отдавать лопату, но Митрич укоризненно качает головой, и Сашок торопливо передаёт инструмент Лёшке.
«Верно, — думает Митрич, — дружба только тогда и хороша, когда больше даёшь другим, чем берёшь от них».
Вскоре яма готова.
Мальчишки заглядывают в неё и недоумённо оборачиваются к Митричу. На дне ямы нет никакой воды.
— Не всё сразу, — успокаивает их учитель и берёт у Лёшки лопату.
Прорезав от ручейка к яме канавку, Митрич следит, как мутная вода беззвучно затекает в вырытый «колодец».
— Ну, вот, — удовлетворённо замечает старик, видя, что вода заполнила яму. — Теперь подождём, пока маленько отстоится. А чтоб не скучно ждать было, расскажу я вам о разной разности, какую в походе знать надо.
Митрич присаживается на сухом взгорочке, обводит ребят взглядом.
— Кто отгадает, почему мы свой малый лагерь на опушке разбили? Почему не в чащобе?
— Чтоб видно кругом всё было?
— Нет, не поэтому. В густом лесу сыро и гнуса, комара много. Но и голая земля не годится: топливом запастись негде. Может, у дерева-одиночки лучше сделать привал? Нет, не лучше: молния такое дерево любит. А здесь — редколесье, сухо, ручей под боком, топлива много.
Сашок, заглянувший в яму, удивлённо прищёлкивает языком:
— Как стёклышко, Митрич!
Учитель зачерпывает полное ведро. Лёшка тут же берёт его у старика и все пятеро направляются к костру.
Добавив в яму дров, Митрич ставит на них кастрюлю с водой. Мальчишки принимаются за умывание.
Когда кипяток начинает плескаться через край, Лёшка ссыпает в кастрюлю пшено.
Митрич кивает Балашову:
— Теперь давай стол сделаем, Лёша.
Балашов вопросительно смотрит на учителя.
— Была бы у нас фанера, — поясняет старик, — в два счёта сделали бы мы стол: вбили в землю пять столбиков, покрыли их фанерой и — садись, ешь. Ну, на нет и суда нет. Обойдёмся. Построим из земли.
Митрич быстро нарезает куски дёрна, с помощью мальчишек кладёт их друг на друга и покрывает чистой тряпкой. Сиденья делают из больших камней.
Поставив на стол алюминиевые тарелки, учитель отрезает небольшой кусок холодного мяса, делит его на пять частей. Потом заправляет пузырящуюся жидкую кашу коровьим маслом и разливает её по тарелкам.
Распрекрасная каша! Замечательно пахнет она дымом!
— Ешь, дружки, набивай брюшки по самые ушки, точно камешки! — подмигивая, советует Ванька Косой.
После обеда Великое Племя отдыхает. Сашок пытается запеть песни, какие слышал от Митрича, но старик взглядывает на него из-под бровей: «Не нарушай порядка!» — и Великий Брат сконфуженно замолкает.
Но вот отдых окончен, и Митрич распоряжается продолжать путь. Мальчишки прилаживают к спинам мешки, и все трогаются с места.
15. ПО БОЕВОЙ ТРОПЕ
Сашок замечает: Митрич идет немного сутулясь, пристально всматривается в небольшую рощицу, к которой сейчас спускается Племя. Мальчишке кажется, что старик забыл о них, о своих Великих Братьях, что какие-то иные люди и предметы видит сейчас их наставник.
— Митрич, а Митрич! — зовёт Сашок.
Но старик не слышит и, всё убыстряя шаги, идёт вниз, к равнине, по еле заметной, почти заросшей травкой тропе.
— О чём вы, Митрич? — тихо спрашивает Сашок. — Я смотрю: вы думаете о чем-то, Митрич…
— Ах, вот что! — улыбается старик. — Остроглазый ты человек у меня, Сашок! И верно, задумался я. Войну вспомнил.
Сашку хочется, чтоб Митрич рассказал о войне, но мальчик стесняется. Не попасть бы опять впросак.
Но Митрич внезапно начинает рассказывать сам. Чуть прищурив глаза, поминутно разжигая тухнущую трубочку, он говорит медленно, тихо, но слышно для всех: