«Ничего, подсушим, подклеим — сгодится в дело».
Весь подвал перерыл Лёшка — ни Гулливера, ни Всадника без головы не нашёл. Взял ещё с собой «Дубровского» — сочинение Александра Пушкина, книжку Михаила Лермонтова с картинками, а потом стал выбирать книги покрасивее, те, что лучше уцелели.
Вышел мальчишка из подвала, рогожный куль с книгами на спину взвалил — ноги подгибаются.
Как с таким грузом в вагон пробьёшься?
Пришёл на станцию: не пускают. Что ты скажешь!
Совсем было заскучал Лёшка, да откуда ни возьмись — мальчонка чумазый.
— Не горюй, деревня! Придумаем что-нибудь!
Сует Лёшка на радостях парнишке тридцать шесть копеек:
— Поешь потом. Голоден, небось.
Усмехнулся мальчуган:
— Оставь себе, сгодятся. Понравился ты мне, варнак.
Взвалил Лёшка свой тюк на спину, пошёл за мальчонкой.
Долго шли, Лёшка совсем из сил выбился.
Наконец, парнишечка говорит:
— Лезь в дыру.
И отодвигает доску в заборе.
Прошли ребята на станцию, остановились возле вагонов. Городской объясняет:
— Ты здесь обожди, а я мигом узнаю, какой состав куда направляется.
И верно: явился через пяток минут, шепчет:
— Лезь вон в тот вагон. Он как раз до места тебя дотащит.
Трясётся Лёшка в теплушке, душа поёт:
«Выполнил Приказ!».
Часа два прошло, отодвинул Лёшка тяжёлую дверь на колесиках, смотрит: «Как бы станцию свою не проворонить!».
Ещё издали узнал её, станцию свою. Приготовил тючок, дверь пошире открыл.
Засвистел паровоз: «Сходи, дескать, Лёшка, довёз я тебя к Братьям Великим!».
Только не останавливаются что-то вагоны. Почему? Станция же!
Промчался поезд, мелькнула родная станция и улетела, скрылась. И сразу почувствовал Лёшка, что давно не ел, что мамка, наверное, плачет дома, что ходят насупленные Великие Братья, его, Лёшку, ожидают.
Вот промашка какая получается!
Всё же встал скоро поезд верстах в шести от Лёшкиной станции.
«Ну, это ещё не главное горе. И пешком как-никак дойду!». Выпрыгнул из вагона, тючок получше к спине пристроил, зашагал по шпалам.
Шёл-брёл — на старичка озлился:
«Не мог, леший, такое богатство уберечь! Тащи теперь пуды-то эти!».
Потом опамятовался:
«За что же это я старого человека ругаю? Он же мне задаром всё это отдал!».
Снова пошёл. Ослабел скоро, присел на шпалы.
«Эх, сейчас бы кусок хлеба свежего с луковицей!».
Опять обозлился — на себя уже:
«Тоже ещё — Великий Брат! Пять верст пешком пройти не можешь!».
Версты две отмерял по шпалам, ну никакого терпения не стало: давит тючок спину камнем многопудовым.
«Может, выкинуть какие книги? Те, что похуже».
Подумал, вздохнул:
«Нет, не бывать тому. Донесу все».
Топал-шлепал Лёшка, начало его качать. Одно дело — устал, другое — спать хочет.
Не заметил, как люди нагнали. Идут, перед собой тележку по рельсам катят. На ней всякий инструмент уложен. Ремонтные железнодорожники, видно.
— Давай, — говорят, — парнишка, клади тючок к нам. Мигом довезём.
Свалил Лёшка тючище свой на тележку, поплёлся за ней. Идёт, а мысли в голове тяжёлые, медленные вертятся, как жернова на мельнице:
«А что — как засну в дороге или отстану? Уедут книжки — поминай, как звали».
Схитрил, захромал на левую ногу, заохал:
— Ох, ногу вывихнул! Подайте мне рогожку, отдохну — дойду всё же.
Усмехнулись железнодорожники, отдали тючок, пошли дальше.
«Поспать бы самую малость. А там живо до станции дойти можно. От неё две версты всего. Нет, нельзя спать: мало ли ещё на земле разбойников шатается, унесут книги. Сколько терпел, ещё можно. Только бы дело кончить…».
Пошёл Лёшка.
Кое-как доковылял до станции. От неё, как за крайние дома выбрался, на четвереньках пополз. Ладно — ночь на улице: не видит никто.
На полянку Четыре Сердца, к сосне Кровавая Клятва, перед самым утром дотянулся. Положил тючок у дерева и тут же заснул, как убитый.
Проснулся — солнце над головой стоит. Кинулся к тючку — нет его. Сразу сердце заколотилось, будто рыба на крючке. Метнулся в сторонку — что такое? Все книжки на полянке разложены, сушатся.
А подле на коленках три Великих Брата ползают, страницы переворачивают.
Увидел Сашок, что Лёшка проснулся, руку к нему протянул:
— Спасибо тебе, Великий Брат Лёшка Балашов, за подвиг твой богатырский! Кинжал и Маска!
И все Братья закричали:
— Кинжал и Маска!