Ведь хорошая девчонка. Умная, красивая, характер его паршивый терпела. И ведь нравилась. С первой встречи нравилась. И он ей нравился. Знал, чувствовал, но никогда даже виду не подавал. Все не до романтики было. Сначала дела, планы, богатство, а потом все остальное.
Теперь даже и не узнает никто, что он погиб. Как скоро его забудут те, кто только что на площади готов был идти за ним хоть к Рамону в пещеру? Неделя? Месяц?… Завтра?
Кто станет оплакивать его?
Никто.
И вот это самое горькое осознание. Никому он такой замечательный и гениальный не нужен.
Эта мысль обжигала грудь гораздо сильнее, чем пуля.
Рурык тяжело выдохнул.
Вспомнил, что за всей этой суетой позабыл матушкины наставления.
Ощущая, что теряет сознание, опустил ладони на холодную почву.
«Прости меня, Иривия, — прошептал он пересохшими губами, — не вышло у меня помочь тебе. Хотел, да, видно, не той дорогой пошел. Видишь, как получилось? Ты не держи на меня зла. И спасибо тебе за все».
Глаза закрылись.
В толпе раздался возглас:
— Это он!
Люди расступались, протестующие и полиция замирали. Сквозь народ шла сама Верховная жрица. Ни один не смел осквернить ее присутствие мордобоем.
Люди откидывали палки и камни, принимаясь осенять себя кружью и молиться матери-Денее. Перешептывались, что сама Верховная пришла благословить их поход против императора.
— Он жив? Его можно спасти? — жрица обращалась к худощавому юноше, сопровождавшему святейшую особу.
— Не знаю. Возможно, мы слишком поздно его нашли.
Глава 24. Император
— Ваше Величество, вам надо срочно покинуть дворец! — суетился начальник стражи, несший личную ответственность за жизнь императора. Обычно высокий, статный, неспешный, сейчас он сутулился, нервно смахивал с раскрасневшегося лица капли пота и совершенно не напоминал грозного охранника. Даже ему, опытному воителю, отказала выдержка.
За окном дворца раздавались взрывы, крики, выстрелы. Озверевшая толпа подступала к ограде, сотрясая железные ворота.
— Кто отдал приказ открыть огонь? — холодно спросил Альберг. — Вы понимаете, что натворили?!
— Умоляю! Надо спасаться! Пока еще есть время!
— Я спрашиваю: кто отдал приказ стрелять по толпе?!
Государь стоял у окна, брезгливо взирая на яростную схватку между полицией и демонстрантами. Народ ожесточенно забрасывал стражей градом булыжников, непрестанно атаковал огненными комьями и ледяными иглами, разнося в клочья магические заслоны. Бил палками, стремясь ударить как можно сильнее. Словно перед ними не соотечественники, а сами приспешники Рамона.
Неподалеку от ворот стояли несколько перевернутых повозок. Протестующие самозабвенно крушили их, отламывая дверцы и снимая колеса. Этого поведения Альберг совсем не мог понять: ладно бы они хотели присвоить повозки себе, но портить-то зачем? Откуда это желание разрушить все, что тебе не принадлежит?
Что это — способ выплеснуть агрессию или бессильная злоба от осознания, что сам ты никогда не сможешь обладать этими вещами?
Как можно строить развитое государство, когда подданные ведут себя хуже варваров?
— Кто отдал приказ?! — жестко напомнил Альберг.
— Не могу знать, ваше Величество, — с опаской произнес начальник стражи.
Сегодня он не был похож сам на себя. Куда только делась решимость? Будто и не охранник, а перепуганная барышня.
— Идиоты, — процедил император, наблюдая, как полиция стреляет по толпе. — Вы мне революцию устроили! Уже завтра весь город придет требовать моей смерти!
— Ваше Величество! Пресвятой Денеей заклинанию — идемте, — отчаянно молил страж.
Народ лез на забор и падал, сраженный пулями. Но это никого не останавливало. Толпа напирала, лавиной карабкаясь на ограду.
— Ваше Величество!
Лишь при этом отчаянном окрике император вздрогнул, стряхнул с себя задумчивость и поспешил покинуть дворец.
Быстрым шагом он следовал за охранником, спускаясь в потайные переходы и направляясь к секретному выходу, расположенному за несколько кварталов от дворца.
Альберг продвигался по подземному коридору, чувствуя себя трусливым зайцем, скрывающемся от охотников.
Подумать только: император бежит от своих подданных! Что может быть постыднее? Едва ли отец поступил бы так же. Уж он-то умел править своим народом, вселяя в их души безграничное уважение и преданность. Будь на месте Альберга отец, ни один человек не посмел бы штурмовать дворец.
Альберг проклинал себя за слабость, за страх, за то, что он допустил народный бунт. Надо было выгонять Рурыка из страны, а еще лучше — сажать в тюрьму. Так нет же, сам позволил остаться в Иривии.