— Дорогой Харалан.— Я взял его под руку.— Если конец вечера будет достоин его начала…
— Не сомневайтесь! — горячо подхватил он.— Музыка — это прекрасно, но танцы — еще лучше!
— Черт побери! — подхватил я в таком же веселом тоне.— Клянусь, в этом деле француз не уступит мадьяру! Знайте же, что ваша сестра пригласила меня на второй вальс!
— Почему не на первый?
— Ха-ра-лан! — укоризненно протянул я.— Первый вальс принадлежит Марку. Вы забыли о традиции? Уж не хотите ли вы, чтобы мы с ним поссорились?
— Ох, и правда, месье Анри! Ведь жениху и невесте принадлежит честь открытия бала!
Снова появился цыганский оркестр, музыканты расположились в глубине галереи. В кабинете доктора расставили столы, чтобы солидные господа, пренебрегающие вальсами и мазурками, могли отдаться удовольствию карточной игры.
Итак, оркестр был готов взяться за смычки и трубы, ожидая знака Харалана. Вдруг со стороны галереи, дверь которой выходила в сад, донесся сильный и грубый голос. То была странная песня, с прыгающим ритмом, лишенная определенной тональности, без мелодической связи.
Занявшие позиции для вальса пары остановились. Быть может, это какой-то сюрприз, подготовленный хозяевами?…
Капитан Харалан подошел ко мне и спросил шепотом:
— Что это, как вы думаете?
— Не знаю,— отвечал я растерянно.
— Откуда доносится песня? С улицы?
— По-моему, нет…
Действительно, тот, чей голос поразил нас, должен был находиться в саду, на пути в галерею. Возможно, он уже переступал ее порог.
Капитан схватил меня за руку и потянул за собою к двери, распахнутой в сад.
На галерее мы насчитали с десяток людей, помимо оркестрантов, сидящих за пюпитрами. Другие приглашенные группировались в салонах и в зале. Те, кто прогуливался на свежем воздухе, возвращались обратно. Естественно, никто из них не мог производить столь странные звуки.
Капитан Харалан остановился на крыльце. Я встал рядом, и наши взгляды тщательно исследовали сад, залитый ярким светом до самых укромных уголков.
В этот момент месье и мадам Родерихи присоединились к нам. Доктор сказал сыну несколько слов, на которые тот ответил отрицательным жестом.
Тем временем голос продолжал звучать, приближаясь.
Взяв Миру за руку, Марк вышел с нею на крыльцо. Мадам Родерих окружили дамы и засыпали ее вопросами, на которые она, увы, не могла ответить.
— Я сейчас все выясню! — крикнул капитан, спускаясь с крыльца.
Доктор Родерих, несколько слуг и я последовали за ним.
Неведомый певец, казалось, был в нескольких шагах от галереи.
И вдруг его голос умолк.
Обошли сад, обыскали все заросли. Иллюминация не оставила темных мест. Обследовали буквально каждый дюйм, но никого не нашли.
Быть может, это распевал какой-нибудь запоздалый прохожий-забулдыга, бредя по бульвару Текей?
Допущение маловероятное, к тому же скоро установили, что бульвар оставался абсолютно пустынным в этот поздний час.
Единственный огонек мерцал в пятистах шагах с левой стороны, он был едва заметен и пробивался из бельведера Вильгельма Шторица.
Мы вернулись на галерею. На расспросы гостей, увы, нечего было ответить. Харалан дал знак музыкантам. Пары построились вновь.
— Ну что, вы уже выбрали себе партнершу? — весело окликнула меня мадемуазель Мира.
— Моя партнерша — это вы, мадемуазель, но только на второй тур вальса…
— Ну, дорогой Анри,— улыбнулся Марк,— мы не заставим тебя долго ждать.
Марк ошибся. Мне пришлось ожидать обещанного Мирой вальса гораздо дольше. По правде говоря, я жду его до сих пор.
Оркестр завершил прелюдию[126], когда внезапно голос певца раздался вновь, и на этот раз — в самом центре зала…
К смятению гостей добавилось чувство негодования. Голос распевал во всю глотку «Песню ненависти» Фредерика Марграда — немецкий гимн, скандально знаменитый духом свирепости и насилия. Это уже была откровенная провокация, вызов венгерскому патриотизму, прямое и наглое оскорбление.
Певца никто не видел. Однако он был здесь, в центре зала, полного людей. Паника охватила гостей, особенно женщин.
Капитан Харалан пересекал зал с горящим взором, сжатыми кулаками, готовый немедленно схватить неведомое существо.
Громогласно пропев последний рефрен «Песни ненависти», певец замолк.
И вот тогда я увидел… Да! И сотня людей, как и я, увидела то, во что невозможно поверить…
Букет, стоявший на столике с гнутыми витыми ножками, вдруг сорвался с места и в мгновение ока, разодранный в клочья, усеял пол нежными лепестками. На глазах у изумленной публики невидимые руки на мелкие кусочки разорвали брачный контракт, и бумажные обрывки смешались с розовыми лепестками.
Присутствующих охватил ужас. Каждому захотелось поскорее покинуть дом, где происходит такая чертовщина. Началось столпотворение. Я спрашивал себя: «Уж не сошел ли я с ума?»
Капитан Харалан схватил меня за плечи в бессильном гневе.
— Это все Вильгельм Шториц!
Вильгельм Шториц? Да уж не спятил ли капитан?! Я ущипнул себя, чтобы убедиться, не дурной ли сон это! В этот момент я отчетливо увидел собственными глазами, как брачный венок, лежавший на бархатной подушечке, поднялся в воздух, проплыл через салон, а потом через галерею и исчез в садовых зарослях. Клянусь, ничья рука не коснулась его. Венок двигался сам собою!
— С меня довольно! — прямо-таки зарычал Харалан и пулей выскочил из гостиной. Словно смерч, пролетел через галерею и бросился бежать по бульвару Текей.
Я последовал за ним.
Мы добежали до особняка Вильгельма Шторица. Наверху башенки слабо светилось окно. Капитан ухватился пятерней за калитку и потряс ее с бешеной силой. Я присоединился к нему. Но прочная дверь лишь слегка содрогалась от наших ударов и толчков. Несколько минут мы тарабанили в исступлении. Ярость лишила нас здравого рассудка.
Внезапно дверь тихо отворилась. Вильгельм Шториц как ни в чем не бывало собственной персоной стоял на пороге своего дома.
Глава VIII
Надо ли говорить, что вечер был безнадежно испорчен и закончился вместе с описанной сценой. Молодые были близки к отчаянию. Испоганенный свадебный букет, разорванный в клочья брачный контракт, похищенный у всех на виду венок невесты! И это накануне венчания! Какое дурное предзнаменование!
Слухи о чудесах в особняке Родерихов быстро распространились по всему городу. Как я и предполагал, публика не желала допустить, что эти невероятные события имеют реальную, естественную природу. Предстояло найти ключик к этой загадке.
Целый день зеваки толпились под окнами особняка доктора Родериха. Простой люд, в основном женщины, стекались на набережную Баттиани из самых отдаленных уголков взбудораженного города. Одни передавали друг другу невероятные небылицы, приправляя их собственной фантазией, другие в суеверном страхе, но с кошачьим любопытством просто пялились на загадочный особняк.
Ни мадам Родерих, ни ее дочь не выходили на обычную утреннюю прогулку. Мира оставалась возле матери, потрясенной ночным кошмаром и слегшей в постель.
В восемь утра Марк появился у меня. С ним были доктор и капитан Харалан.
— Анри,— начал Марк,— я приказал никого к нам не пускать. Тут нас не подслушают… Мы здесь одни…
Боже, как переменился за одну ночь мой милый брат! Еще накануне сиявшее счастьем лицо его осунулось и побледнело. Он показался мне гораздо более удрученным, чем того требовали обстоятельства.
Доктор Родерих держал себя в руках и выглядел спокойным, в отличие от Харалана, который нервничал и не мог скрыть своего возбуждения. Стиснутые зубы и беспокойный взгляд говорили о крайнем напряжении и страдании молодого человека.
Я решил сохранять хладнокровие и поначалу поинтересовался самочувствием мадам Родерих и Миры.
— Обе чрезвычайно тяжело перенесли вчерашний инцидент,— отвечал доктор,— потребуется несколько дней, чтобы они оправились от шока. Однако Мира уже собрала всю свою волю и старается успокоить мать, захворавшую после пережитого. Надеюсь, вчерашнее потрясение в скором времени забудется, лишь бы эти достойные сожаления сцены не повторились…