Остается предположить, что Отто Шториц открыл лучи, обладающие такой способностью, и изобрел вещество, которое, будучи введенное в организм, выполняет двойную функцию — распространяется по его периферии[165] и видоизменяет природу лучей, содержащихся в солнечном спектре.
Такое допущение все объясняло. Свет, достигая поверхности плотного тела, поглощающего это вещество, разлагается, и составляющие его лучи, все без исключения, преобразуются в эманацию[166], существование которой я предполагал. Это излучение свободно проникает в тело, а затем, в момент выхода из него, претерпевает обратную трансформацию[167], восстанавливая первоначальную форму и создавая для наших глаз впечатление, что этого плотного тела как бы и вовсе не было.
Конечно, многое оставалось неясным. Почему, например, становилась невидимой одежда Вильгельма Шторица, а предметы, которых он касался, были прекрасно видны?…
С другой стороны, что это за чудодейственное вещество, способное вызвать столь невероятный эффект? Этого я не знал, к глубокому сожалению, ибо в противном случае мог бы воспользоваться оружием противника. Передо мною стояла дилемма: действие загадочного вещества временно или постоянно? В первом случае Вильгельм Шториц вынужден принимать новые дозы через определенные промежутки времени. Во втором — действие волшебного снадобья он должен прекращать с помощью другого, не менее волшебного. В некоторых обстоятельствах невидимость превращается в неудобство и делает ее обладателя беззащитным.
В том и другом случаях Шториц должен иметь в резерве необходимый запас вещества и только в ограниченном количестве.
Я пытался понять, какое значение для него имели все эти колокольные звоны, огненный факел, грозящий поджечь каланчу, неожиданные напоминания о своем присутствии… Ясно одно: пьяный от ненависти и своего могущества, Вильгельм Шториц безумен. Другого объяснения я не находил. И это безумие делало непредсказуемым его дальнейшее поведение.
Поглощенный невеселыми мыслями, я навестил месье Штепарка. Он согласился с моими соображениями и решил, что кордон из полицейских и солдат будет охранять дом на бульваре Текей с таким расчетом, чтобы пресечь владельцу доступ к лаборатории и запасу секретного вещества, если таковое существует. Обстоятельства рано или поздно заставят Шторица принять человеческий облик либо же навсегда остаться невидимым, что может обернуться для него большим несчастьем.
Если предположение о безумии пруссака обоснованно, то оно только обострится от воздвигнутых препятствий. Он обязательно выдаст себя.
Месье Штепарк также, хотя и по другим причинам, подумывал об изоляции дома Шторица. Эту меру он считал необходимой для наведения порядка в Рагзе, чье прежнее спокойствие вызывало зависть у других мадьярских городов.
Как не бояться таинственного Вильгельма Шторица, если он со злорадным постоянством напоминает о своем присутствии!
В особняке Родерихов положение было еще более серьезным, ведь именно это семейство вызвало такую лютую ненависть у безумного маньяка.
Бедная Мира так и не пришла в себя. С уст ее срывались невразумительные слова, смысл которых был темен, взор блуждал, ни на ком не останавливаясь. Она не узнавала ни мать, ни брата, ни жениха, который, едва оправившись от ранения, вместе с мадам Родерих дежурил у постели больной. Слабость ее была чрезвычайной, жизненные силы истощились. Распростертая на своей девичьей кровати, неподвижная, Мира изредка слегка шевелила пальцами, как бы что-то отгоняя от себя. Не пыталась ли она разорвать завесу беспамятства? Безутешный Марк наклонялся над любимой, ласково заговаривал с нею, пытаясь уловить ответ по дрогнувшим ресницам, по губам… Но тщетно! Глаза бессильно закрывались, пальцы замирали…
Мадам Родерих едва держалась на ногах от горя. Стоило ей прилечь отдохнуть, кошмары терзали ее. Чудились чьи-то шаги, совсем рядом, в комнате… Она бредила, что невидимый враг подкрадывается к ее дочери… В ужасе вскакивала и успокаивалась, только увидев доктора или Марка, дежуривших возле Миры. Долго переносить такое положение, согласитесь, невозможно.
Коллеги доктора Родериха ежедневно приходили для консультации. Они подолгу осматривали девушку и беспомощно разводили руками. Больная была абсолютно безразлична к окружающему. Искусство медицины пасовало[168].
[165] Периферия — здесь: внешняя часть чего-либо в отличие от центральной его части.