Я как-то остановился у одного из окон, выходящих на набережную Батьяни, и, к своему неудовольствию, увидел Вильгельма Шторица. Конечно, тут он оказался не случайно. Он шел но набережной очень медленно и с опущенной толовой. Поравнявшись с домом Родерихов, он выпрямился и кинул на него взгляд-о, какой злобный взгляд! Мимо дома он прошелся несколько раз, так что мадам Родерих обратила на него внимание и сказала мужу. Тот ее успокоил несколькими словами, но о недавнем визите не сказал ничего.
Когда мы с Марком, выйдя от Родерихов, шли к себе в гостиницу, этот человек встретился с нами на Мадьярской площади. Увидев моего брата, он вдруг остановился в нерешительности, как бы собираясь к нам подойти. Но не подошел, а стоял и только глядел на Марка глазами, в которых сверкали молнии. Марк сделал вид, что не замечает его, и мы прошли мимо. Когда он остался в нескольких шагах позади нас, Марк меня спросил:
— Ты обратил внимание на этого субъекта?
— Да, Марк, обратил.
— Это Вильгельм Шториц, о котором я тебе говорил.
— Я знаю.
— Ты разве его знаешь?
— Капитан Гаралан мне его показывал уже не один раз.
— Я думал, его нет в Раче.
— А между тем он здесь. Вероятно, уезжал, но вернулся.
— Впрочем, это не важно.
— Разумеется, не важно.
На самом же деле я находил, что Вильгельму Шторицу не мешало бы куда-нибудь убраться, и что нам без него было бы гораздо спокойнее.
В десять часов вечера начали приезжать гости. У подъезда останавливались кареты, залы наполнялись. Доктор с женой и дочерью встречали гостей у входа в галерею, ослепительно сверкавшую всеми зажженными люстрами. Вот приехал губернатор. В теплых, сердечных выражениях принес он свои поздравления симпатичной семье, наговорил комплиментов Мире и любезностей Марку. Впрочем, поздравления и благопожелания сыпались на помолвленных со всех сторон.
Собрались городские власти, офицеры, товарищи капитана Гаралана, который, несмотря на свою озабоченность, рассыпался в любезностях перед гостями. Блестящие туалеты дам мешались с мундирами военных и парадными костюмами штатских. Публика прохаживалась по залам и галерее. В кабинете доктора гости любовались выставленными подарками. Все подарки моего брата выделялись художественным вкусом. В большой гостиной на одном из консолей лежал приготовленный для подписания брачный контракт, а на другом — флердоранжевый с розами букет и рядом с ним, на бархатной подушке, брачный венок для невесты — по мадьярскому обычаю.
Программа вечера состояла из трех отделений: концерта, бала и, в промежутке между ними, акта подписания контракта. Танцы должны были начаться часов около двенадцати, так что многие из гостей жалели, почему не раньше. Повторяю: венгры и венгерки безумно любят танцы, без танцев они и веселья не признают. Впрочем, они и музыку очень любят, а концертная программа была в этот вечер превосходная.
Играл замечательный цыганский оркестр, прославивший себя в то время повсюду в Венгрии, но еще ни разу до сих пор не игравший в Раче. В назначенный час музыканты со своим капельмейстером появились в зале и заняли отведенное для них место.
Венгры очень любят музыку, но на свой лад. В противоположность немцам они не столько исполнители, сколько слушатели. В особенности они любят слушать свою национальную музыку, и это слушание для них не забава, а серьезное занятие.
Оркестр состоял из двенадцати музыкантов и капельмейстера. Им предстояло играть веселенькие венгерские мотивчики — танцы, военные песни, марши. Мечтательной немецкой музыки мадьяры не любят.
Для свадебного вечера можно было бы остановиться и на несколько ином, более подходящем к случаю выборе пьес, но в Венгрии очень большое значение имеют традиции, и собравшихся гостей необходимо было услаждать только национальной музыкой.
Цыгане были в народных костюмах — все смуглые, с черными как смоль курчавыми волосами шапкой, густыми черными бровями и черными огненными глазами. Из-под ярко-красных губ сверкали у всех ослепительно белые, острые зубы.
Оркестр имел огромный успех. Гости в тишине выслушивали внимательно каждую пьесу, а потом разражались аплодисментами и одобрительными восклицаниями.
Я тоже слушал с удовольствием. Что касается Марка, то он, на мой взгляд, занимался не столько оркестром, сколько своим счастьем, сидя возле сияющей Миры Родерих.
Но вот программа исчерпана. Аплодисменты смолкли. Капельмейстер встал, за ним поднялись музыканты. Доктор Родерих сердечно поблагодарил их, гости наговорили им комплиментов, и они на время удалились.
Приступили к подписанию контракта, что совершилось торжественно и серьезно. Гости разбились на группы. Лакеи разносили на подносах фрукты и прохладительные напитки.
Все шло хорошо. Ничего неприятного до сих пор не случилось. Если я вначале несколько тревожился, то теперь успокоился почти совсем.
Госпоже Родерих я не жалел комплиментов цо поводу блистательно удавшегося вечера.
— Благодарю вас, мсье Видаль, — сказала она, — я очень рада, что моим гостям весело. Но, по правде сказать, я смотрю только на вашего брата и на мою дочь. Как они счастливы!
— Сударыня, этим счастьем они обязаны вам, — заметил я. — Родителям остается только радоваться на счастье своих детей.
И вдруг по какой-то странной ассоциации мне вспомнился Вильгельм Шториц… Почему так? Между тем капитан Гаралан о нем больше не думал, как мне казалось. Молодой человек казался веселым, беззаботным. Многие барышни с удовольствием заглядывались на него. Он в городе был общим любимцем.
— Любезный капитан, — сказал я, когда он проходил мимо меня, — если конец вечера будет соответствовать началу…
— О, конечно! — вскричал он. — Музыка хорошо, а танцы еще лучше.
— Ну, в танцах француз мадьяру не уступит. Вы знаете, мне ваша сестра обещала второй вальс.
— Почему не первый?
— Как — почему? Да первый по всем правилам и традициям должен танцевать с ней Марк. Что же, вы хотели бы меня с ним поссорить?
— Правда ваша, дорогой Видаль. Жених и невеста всегда открывают бал.
Цыганский оркестр снова появился и занял свое место. В кабинете доктора были расставлены карточные столы для не танцующих солидных людей. Оркестр начал наигрывать в ожидании, когда капитан Гаралан подаст сигнал к танцам. Вдруг со стороны галереи через открытую дверь донесся из сада звучный и сильный голос. Голос пел что-то странное, без мелодии, без ритма.
Начавшие было составляться пары остановились. Все прислушались. Что это? Сюрприз, нарочно придуманный? Ко мне подошел капитан Гаралан.
— Что это такое? — спросил он.
— Не знаю, — отвечал я с тревогой в голосе.
— Откуда это пение? С улицы?
— Кажется, нет, не с улицы.
Действительно, голос доносился из сада, а не с улицы. Тот, кто пел, как будто даже подходил к галерее, собираясь войти в дом.
Капитан Гаралан схватил меня за руку, и мы побежали в сад.
На галерее из гостей было человек двенадцать. Гости, уходившие в сад во время антракта, давно вернулись. Остальные были в зале и в гостиных. Кроме того, в галерее находились музыканты, но все они сидели на своих местах за пюпитрами.
Капитан Гаралан вышел на крыльцо. Я последовал за ним. Мы осмотрели весь освещенный сад. Там никого не было.
В эту минуту к нам подошли Родерихи, муж и жена, и доктор сказал несколько слов своему сыну. Тот ответил отрицательным жестом.