О, тут первый советник был стократно прав – ибо диван в последние годы ничего не делал, кроме, конечно, произнесения цветистых славословий в адрес халифа. Все то, что действительно нужно было державе, решалось за стенами дивана – чаще всего в церемониальном зале халифа или его приемных, где толпились незнатные, но разумные советники советников мудрецов, и в самом деле озабоченные процветанием державы. Именно их слушал халиф Мирза, появляясь в диване лишь в дни больших праздников.
Салех же правил всего несколько месяцев, но успел уже натворить множество глупостей, с точки зрения первого советника тем более обидных, что с ним, первым советником, ни о чем советоваться не стал. Халиф решительно отправил в отставку сначала престарелого визиря, заранее согласного со всеми решениями дивана и спорящего лишь о размерах мзды за свое молчание. Потом без всяких сомнений предложил почетную отставку с невероятными привилегиями никчемному солдафону, по недомыслию халифа Мирзы ставшему главнокомандующим. А потом, созвав все начальников тайных столов, оповестил их о том, что теперь во главе немалых тайных сил встанет мальчишка, сверстник самого халифа, который имел наглость служить под его началом и показал себя храбрецом и честнейшим человеком.
– Ну разве дело, чтобы тайные столы страны возглавлял честный человек? – почти простонал первый советник, на миг задержавшись у главных дверей в диван.
Этот честный глупец, конечно, мгновенно сместил всех проворовавшихся начальников, поставив на их место молодых и потому вовсе уж неразумных, а значит, пекущихся не о собственном благе, а о благе страны. К удивлению первого советника, смещенные не роптали, молча приняв судьбу. Должно быть, этот глупец нашел в прошлом каждого из них страшную тайну, оглашение которой было бы воистину смертельным.
Когда он, первый советник, поинтересовался у бывшего главы шестого тайного стола об этом, тот лишь поджал свои тонкие губы.
– Прости, уважаемый, но я не буду обсуждать с посторонними наши внутренние тайные дела.
И более не сказал ни слова.
«Должно быть, каждого из них держат на крепком крючке… И тайны эти ох как страшны…» – подумал тогда первый советник. Само собой разумеется, что после этой краткой беседы его крепкая дружба с начальником шестого стола как-то очень быстро пошла на убыль, а потом их встречи прекратились вовсе.
Сейчас же, готовясь ступить в диван, первый советник был мрачен. Его одолевали предчувствия более чем скверные – проще говоря, он ждал того дня, когда и его, как его бывшего друга и бывшего начальника шестого стола, погонят взашей с того места, которое он за двадцать долгих лет привык считать своим до самой смерти.
Распахнулись высокие двери, отделанные блестящими медными полосами (о да, зодчие, что возводили диван, постарались даже в мелочах воспроизвести диван столицы мира – великого Багдада, – где восседает сам халиф халифов), и первый советник вошел в главный зал.
Мудрецы уже сидели на своих местах, вполголоса беседуя друг с другом. Лица их были озабочены, а некоторые даже суровы. Так могли выглядеть люди, ожидавшие большой беды. Как, собственно, все и обстояло на самом деле. Ведь каждый из мудрецов сейчас чувствовал себя ничем не лучше, чем первый советник – с минуты на минуту он ожидал появления церемониймейстера, который возвестит о его, мудреца имярек, почетной отставке и полагающихся ему отныне почестях, более похожих на подачки.
При появлении первого советника лица мудрецов слегка посветлели – раз уж появился он, желчный и всем всегда недовольный, то и до них руки у нового халифа дойдут еще не скоро.
– Да возвеличится имя двадцатого халифа Салеха Ас-Юсефа во веки веков! – привычно возвестил слуга у других дверей, откуда с минуты на минуту должен был появиться молодой халиф.
– И да прострет он над нами длань своей мудрости! – вразнобой произнесли мудрецы привычную фразу, сейчас прозвучавшую более чем двусмысленно.
«Аллах всесильный! Неужели мы больше ни одного дня не сможем провести здесь без появления этого назойливого юнца, делающего вид, что он печется лишь о благе страны! Ему легко так говорить – семья Ас-Юсефов была богата всегда, а двадцать поколений и вовсе сделали ее равной халифам великого Багдада. Нам же, ничтожным, приходится каждый день думать о том, что будут есть сегодня наши дети… Нам, ничтожным, приходится каждый день тяжким трудом зарабатывать на пропитание своих семей…»
О, эти мысли едва не вызвали самые что ни на есть настоящие слезы у первого советника, сейчас «забывшего», что именно его караваны, хозяином которых, впрочем, считался его тесть, приносят ему тысячи и тысячи динаров ежемесячно. «Забыл» он сейчас и о том, что целый квартал домов, управителем которых числился его племянник, давали ему возможность жить в уютном дворце и пользоваться любовью четырех жен и целого гарема наложниц, не задумываясь о том, как же их прокормить. О, сейчас первый советник чувствовал себя учеником писца, всего день назад ступившего под сень дивана и бедного, как мышь, живущая в доме нищего.