Промедлив лишь несколько мгновений, княжна кинулась к стене, на которой висели воинские доспехи и меч, специально для нее изготовленные ладорскими оружейниками. Ероха ждал этого и, опередив Любаву, встал у стены. Для большей убедительности поднял руку с кинжалом к ее груди. Любава замерла.
— Прежде чем за меч хвататься, сперва, наверно, побеседовать надо? — усмехнулся Ероха.
— А с ним, — Любава кивнула на убитого стражника, — ты долго беседовал или сразу ударил, без лишних слов?
— На него, княжна, жалко было слова тратить. Я их для тебя приберег. Готова выслушать?
Любава промолчала. Ероха, истолковав ее молчание в свою пользу, убрал кинжал в ножны и указал на кресло:
— Садись, княжна. Чего зря утруждать такие красивые ножки?
Только теперь она сообразила, что стоит перед сотником почти раздетая. Краска стыда и гнева залила щеки, но Любава даже не попыталась прикрыть рукой полуобнаженную грудь. Нет, не она стыдиться должна, а тот, кто посмел среди ночи ворваться в ее опочивальню. Любава гордо вскинула подбородок, шагнула к креслу и села.
— Говори, — произнесла она повелительным тоном. Словно не ночной тать стоял перед ней, а провинившийся смерд, молящий о снисхождении.
Ероха понял ее вызов. Он цокнул языком и сказал:
— Напрасно выкобениваешься, Любава. Нынче сила на моей стороне. Поубавь спесь, а то ведь хуже будет.
— Ты мне угрожать смеешь? — Княжна с нарочитым удивлением выгнула бровь.
— Смею! И повторю — сила на моей стороне. Сейчас все в этом дворце подчиняются мне. поскольку таков порядок: ночью командует крепостной сотник.
— Ой ли? И бабам ты приказываешь, кого пускать под одеяло, а кого нет? И тараканам запечным — когда им из щелей выползать? И детишкам указываешь, какие сны видеть?
Ероха скрипнул зубами, выхватил кинжал и, подскочив к Любаве. приставил лезвие к ее горлу.
— На язык ты остра, Любава, да не острее моего кинжала.
— Убивать пришел? — чуть побледнев, сказала Любава. — Так что же медлишь?
— Коли сговоримся, будешь жить и Синегорьем править. А нет — пеняй на себя, мне терять нечего.
— О чем же сговориться хочешь?
— Вот так-то лучше, — кивнул Ероха, вновь убирая кинжал. — Я многого не прошу. Хочу получить то, что давно заслужил своим ратным трудом. Заслужил-то я, а почет оказан другому, разбойнику и придворному выскочке!
— Не понимаю, о ком ты? — искренне удивилась Любава. — Да и в чем тебя обделили, если поставили командиром всей стражи?
— О ком? — зло переспросил Ероха. — О любимчике Владигора, о безродном щенке, о Ждане! И нечего зенки на меня вылупливать!.. Я доподлинно знаю, что по твоему нашептыванию старейшины собираются назначить его ладорским воеводой. А ведь это почти княжеская власть!
— Так вот в чем дело, — задумчиво произнесла Любава. — Черная зависть одолела тебя… Мало оказали почета, малой властью наделили, рвешься к большему. Не надорвешься ли, сотник?
— За меня-то не беспокойся, княжна. О себе подумай.
Любава встала с кресла, взяла с постели большой пуховый платок и укутала им плечи. Хотя в опочивальне не было холодно, ей вдруг стало зябко. Не от страха за свою жизнь, но — от леденящей бездны, которую она увидела в глазах этого человека.
Она неторопливо подошла к окну. Звезды в ночном небе светили ярко и безучастно. Скоро ли рассветет? Утром во дворце заметят, что она долго не выходит из опочивальни, поспешат выяснить причину… Сотник явно сошел с ума, следовательно, у него не может быть много помощников: один-два, не больше. А если это все-таки заговор?.. Нужно тянуть время. Слуги сообщат Ждану, и он сумеет ее выручить из рук этого безумца.
Словно догадавшись о ее мыслях, сотник расхохотался:
— Посматриваешь, нет ли бучи под окнами? Ха-ха! Ты, княжна, меня совсем за дурака считаешь?! Я сегодняшней ночи долго ждал, каждый шаг выверял, ошибок не будет. И видят боги — спасать тебя некому!
— Ты к своему беззаконию богов не примазывай! — резко шагнула к нему Любава. — Никогда еще властители небесные за убийц и предателей не вступались! Придет срок — они тебя покарают!
— Тихо, тихо. — Ероха отступил в сторону и шутовски поклонился бронзовой фигурке Перуна, стоящей в дальнем углу комнаты. — Он, как видишь, не торопится вмешиваться. Я думаю, что и в дальнейшем предпочтет отмалчиваться. Как отмолчался, когда иллирийские колдуны твоего брата выкрали…
Любава застыла. Собрав все силы, сказала негромко:
— Значит, ты с ними…
— С ними, с колдунами? — искренне возмутился сотник. — Сроду презирал всякую нелюдь. Колдуны, чародеи, ведуньи, знахари — все они одного поля ягоды. Нет, красавица, я не с ними. Я сам по себе!
У Любавы немного отлегло от сердца, но Ероха тут же продолжил:
— Конечно, их проделки нынче весьма кстати оказались. Будет случай встретиться, обязательно кадку медовухи им выставлю. Но это после, когда ты указ напишешь о моем воеводстве в Ладоре. Вот тогда будет повод их благодарить.
— Откуда ты знаешь об иллирийских колдунах и Владигоре?
— Знаю, княжна, многое знаю… Ну, долго ерепениться будешь?! Бери пергамент, корябай буковки, а то у меня терпение уже кончается.
Любава подошла к столу, на котором были разложены все необходимые принадлежности для письма, села на скамью, пододвинула к себе чистый пергаментный свиток.
— И вот еще что, — неожиданно мягким, слащавым голосом произнес Ероха. — Коли ты надеешься меня обмануть, эти надежды лучше сразу выброси из головы. Не получится. Я ведь знаю, что ты замыслила: напишу, дескать, указ, как он хочет, а утречком свиток порву, велю Ждану схватить мерзавца и бросить в змеиную яму. Верно?
Любава подняла голову и внимательно посмотрела на сотника, уже догадываясь, что он приготовил для нее новую — и страшную — каверзу.
— Да ты не волнуйся, княжна. Пиши указ-то, пиши, — хмыкнул Ероха. — Деваться тебе некуда… Только учти: жизнь твоего любимчика в твоих руках. Не примут старейшины указа или со мной что дурное случится — кровь Ждана на тебе останется. Мои ребятки его с радостью прирежут. Все поняла?
— Н-не очень, — голос Любавы дрогнул, — о чем толкуешь?
— Сейчас увидишь. Потерпи немного…
Ероха подошел к двери и что-то негромко сказал стоящему за ней оруженосцу.
— Ты меня, кажется, не только за дурака, но еще и за сумасшедшего принимаешь, — сказал он, возвращаясь к Любаве. — Это напрасно. Я все продумал, княжна. Как рассветет, ты соберешь старейшин и объявишь им, что безродный разбойник Ждан, которого по наивности ты и Владигор пригрели в своем дворце, оказался предателем. Он обманом захватил князя и держит его в тайном месте, угрожая убить, коли не будут выполнены его требования. К счастью, крепостной сотник Ероха сумел обезвредить этого мерзавца и других заговорщиков. Поэтому все дальнейшее расследование сего предательства поручается Ерохе, он же отныне становится ладорским воеводой и твоим первейшим советником. Остальное — моя забота. Главное запомни, княжна: взбрыкнешься — и тебе конец, и твоему Ждану. Вы живы, покуда я жив. Ну, поняла?
Любава резко выпрямилась и ударила Ероху кулаком по лицу. Тот даже не покачнулся. Слизнув кровь с разбитой губы, он осклабился:
— Вот и славненько, княжна. Ты дала мне хороший повод показать, как будут строиться наши дальнейшие взаимоотношения.
Сотник широко распахнул дверь, и два дюжих стражника волоком втащили в опочивальню связанного по рукам и ногам Ждана. Любава охнула. Сотник, довольный произведенным эффектом, шагнул к Ждану и сказал, обращаясь к Любаве:
— Отныне на каждую твою оплеуху, княжна, я отвечаю тремя.
И он, коротко размахнувшись, трижды ударил пленника. Удары были такой силы, что Ждан, потеряв на несколько мгновений сознание, безвольно обвис в руках стражников. Его лицо залила кровь.
— Бросьте его пока здесь, — сказал Ероха, вытирая окровавленный кулак о белоснежную простынь на постели княжны. — Встаньте за дверью. Кликну, когда понадобитесь.