— И как он себя повел? — спросил Джек.
Миссис Болтай немного помолчала.
— Так же, как поведет себя в подобной ситуации любой мужчина. Ушел. В то же утро.
Она закурила очередную сигарету.
— Я сменила замки. Получила развод. Железный брачный контракт, в котором учитывалась супружеская измена, лишил его прав на мои деньги от «Ням-ням». Я ничего не знаю о его дешевых похождениях, потому что решила ничего не знать. Боюсь, больше ничем не смогу вам помочь.
Она умолкла и уставилась на кончик своей сигареты.
Мэри сверилась с блокнотом.
— Вы знаете, где он поселился после того, как ушел от вас?
— Понятия не имею. Думаю, у одного из своих трофеев.
— У вас есть предположения о том, чем он собирался заняться?
— Нет. Я вычеркнула его из своей жизни.
— А он никогда не впадал в депрессию? — спросил Джек.
Миссис Болтай вздрогнула и переспросила с легким удивлением:
— В депрессию? Вы думаете, он мог совершить самоубийство?
— Извините, но я вынужден задать вам этот вопрос, мэм.
Она взяла себя в руки и снова надела маску надменного безразличия.
— А мне-то что, инспектор? Он давно уже вычеркнут из моей жизни. Да, он часто впадал в депрессию. Состоял на учете в клинике Святого Церебраллума еще до того, как я с ним познакомилась. Сами понимаете, в Пасху ему бывало особенно худо, и он всегда слетал с катушек, когда видел в меню омлеты или яйца «Бенедикт». Каждый раз, как появлялась сальмонелла, жизнь казалась ему полной страданий. Иногда он просыпался в поту с воплем: «Помогите, спасите, выньте меня, я варюсь!» Ну и что тут смешного, сержант?
Последнее замечание было адресовано Мэри, которая не вовремя фыркнула и постаралась замаскировать смешок чиханьем.
— Нет-нет, мэм, у меня сенная лихорадка весь год.
— Миссис Болтай, — продолжал Джек, не желая упускать нить разговора, — вы знаете эту женщину?
Он положил перед ней фото из Вены.
— Нет.
— Было бы лучше, посмотри вы на этот снимок прежде, чем отвечать.
Дама коротко глянула на фотографию и глубоко затянулась сигаретой, выпустив в воздух облачко дыма.
— Одна из его шлюшек, смею вам сказать. — Она подняла на Джека глаза и нехорошо прищурилась. — Я два года с ним не виделась, мистер Шпротт. Мы разведены.
Вдова встала, подошла к окну и повернулась к ним спиной. А через мгновение спросила спокойным голосом:
— Он сильно мучился?
— Вряд ли, миссис Болтай.
Похоже, она облегченно вздохнула.
— Спасибо, инспектор. Несмотря ни на что, я рада это слышать.
Она выглянула из окна. Посреди лужайки красовалась кирпичная стена шести футов высотой, в фут шириной и в два фута толщиной. Сооружение поросло мхом, раствор начал выкрашиваться.
— Он любил стены, — рассеянно сказала миссис Болтай, отводя взгляд от строения в саду, и уставилась в пол. — У него было невероятное чувство равновесия. Как-то раз он заснул на стене пьяным в стельку и все равно не упал. Я возвела эту стену к его пятидесятилетию. Он все говорил мне, что, когда придет время, хотел бы умереть на какой-нибудь своей любимой стене и сидеть на ней мертвым, пока его не снимут.
Она еще раз глянула на кирпичный монолит на заднем дворе и произнесла почти шепотом:
— Теперь это его надгробие.
Джек увидел позади стены Болтая большое деревянное сооружение со стеклянной крышей. Миссис Болтай догадалась, куда он смотрит.
— Это был его бассейн. Он построил его, когда мы сюда переехали. Он хорошо плавал — единственный вид физической деятельности, в котором он преуспел. Хорошая плавучесть, природная обтекаемость, особенно при плавании в обратную сторону — острым концом вперед, я хочу сказать. Если у вас больше нет вопросов…
— Пока нет, миссис Болтай, спасибо.
— Миссис Болтай! — послышался голос от двери. — Вам пора на получасовую разминочку.
Они обернулись и увидели атлетического сложения блондина лет тридцати, одетого в банный халат. У него были кудрявые волосы и большие карие коровьи глаза.
— Это мистер Грилькур, — быстро сказала вдова, — мой личный тренер.
Грилькур кивнул в знак приветствия. Полицейские оставили их наедине и пошли к машине.
— Думаете, это она прикончила Болтая? — спросила Мэри.
— Да нет. Она не верит, что он мог сам свалиться. Помните, ее слова: «заснул на стене пьяным в стельку и все равно не упал»? Мне кажется, она чего-то недоговаривает. У нее имеются секреты. Может, с его смертью это не связано, но все равно.
— У большинства людей есть секреты, — заметила Мэри. — Куда мы теперь?
— В «Палитру» к мистеру Туппердяйсу.
— Как он связан с Болтаем?
— Никак.
Мистер Туппердяйс был крупным добродушным мужчиной с красным лицом. Джек хорошо знал его — их сыновья вместе играли в футбол. Лавка одновременно служила и галереей. На стенах висели картины художников-абстракционистов.
— Мистер Шпротт! — радостно воскликнул мистер Туппердяйс. — Не ожидал вас тут увидеть!
— Я сам этого не ожидал, Эдди. Вы хоть одну из этих картинок продали? — спросил Джек, показывая на заляпанные краской холсты.
— А как же! Двести восемьдесят фунтов за штуку.
— Двести восемьдесят?! Да это ж макакина мазня!
Туппердяйс ахнул и украдкой огляделся по сторонам.
— Невероятно! У вас, детективов, дьявольское шестое чувство! Понимаете, их и правда рисовала обезьяна, шимпанзе, но это между нами, ладно?
Джек положил на прилавок картину.
— Это принадлежит моей маме, — сказал он. — Нарисована тут корова. Она говорит, это Стаббз.
Туппердяйс ничего не сказал и развернул холст.
— Как поживает миссис Шпротт? Кошек прибавилось?
— И не спрашивайте.
— А ваша очаровательная жена? Ее снимок на обложке в нынешнем утреннем номере — это просто… Ой!
Он ойкнул так внезапно, что Джек не понял, позитивное это «ой!» или негативное. Туппердяйс достал из кармана зеркальце и несколько мгновений изучал картину, нависая над ней, словно хирург. Несколько раз он хрюкнул, наконец снова выпрямился, снял очки и постучал ими по зубам.
— Да, в одном вы правы.
— Это Стаббз?
— Нет, это корова.
— Не говорите мне, что это подделка.
Мистер Туппердяйс кивнул:
— Боюсь, что так. Написано в его стиле, вероятно в начале того столетия, в котором он жил. Интересно, что нарисована именно корова. Обычно Стаббз писал лошадей, поэтому очень странно, что фальсификатор написал в его стиле корову, а не излюбленный объект мастера.
Джек выдвинул теорию:
— Вероятно, в его стиле это было написано совершенно без задних мыслей, а затем кто-то поставил подпись, намереваясь выдать картину за работу Стаббза?
Туппердяйс улыбнулся.
— Вам бы заниматься расследованиями в нашей области, мистер Шпротт! Наверное, вы правы. В любом случае она тянет максимум на сто фунтов. Может, на аукционе дадут больше, если ее примут к торгам.
Джек вздохнул. Когда мама это услышит, она ужасно расстроится. Он подтянул картину к себе и взглянул на нее. Это была хорошая работа. Единственная из принадлежащих матери картин, которую он повесил бы у себя дома.
— Уж постарайтесь, мистер Туппердяйс.
Галерейщик улыбнулся и поставил картину позади прилавка, затем вдруг ему пришла в голову идея, и он вытащил маленькую картонную коробочку.
— Может, вашу маму заинтересует вот это?
Он открыл коробочку. Внутри лежали шесть ярко раскрашенных кормовых бобов величиной с грецкий орех. Они сверкали и сияли на свету. Даже на скептический взгляд Джека они были невероятно красивы.