— О, ты мне возвращаешь жизнь… Но нельзя ли таки объяснить мне…
— После… когда наступит время, а теперь я больше ничего не могу сказать вам… Идите домой… я провожу вас…
Сабиров послушно встал и пошел по льду реки к берегу. Егор Никифоров проводил его до гостиницы.
— Поезжайте и возвращайтесь скорее… — было его последнее слово.
Растроганный Борис Иванович бросился на шею старому нищему.
Более месяца потребовалось, чтобы устроить все формальности для получения отпуска. Наконец, Борис Иванович получил желанную бумагу и на другой же день выехал из К. с единственною мыслью поскорее доскакать до Петербурга и тотчас же вернуться обратно в «страну изгнания», которая стала для него теперь «обетованной землей».
«Вернетесь с бумагой или без нее — Татьяна Петровна наверное будет вашей женой!» — райской мелодией звучали в его ушах слова старого нищего.
Часть вторая
От мрака к свету
I
В беседке
Прошло несколько месяцев.
Иннокентий Антипович оказался прав, сказав Борису Ивановичу Сабирову, что любовь к нему Татьяны Петровны пройдет как сон.
Вскоре после елки в общественном собрании Иннокентий Антипович увез свою крестницу в высокий дом и под разными предлогами не ездил в К., дожидаясь исполнения Сабировым его обещания.
За его отъездом он поручил следить одному своему знакомому, который и уведомил его вскоре, что молодой инженер собирается ехать в отпуск, а затем известил и об его отъезде из К.
Гладких вздохнул свободно. Он остался доволен инженером.
— Честный малый, хоть и навозник! — сказал себе самому закоренелый сибиряк.
На мгновение у него даже мелькнула мысль, как бы сожаления, что он оттолкнул его — что, быть может, его крестница была бы с ним счастлива.
«Существует ли тот… другой?.. Не игра ли это моего воображения… Быть может, он давно с матерью спит в сырой земле…»
Он с ужасом оттолкнул от себя эту мысль.
Что касается Татьяны Петровны, то она, несмотря на свои лета — в Сибири, впрочем, девушки развиваются поздно — была совершенным ребенком. Сердце ее не знало иной привязанности, как к ее отцу и к крестному — серьезное чувство еще не было знакомо ей.
Ей понравился Борис Иванович, она поддалась его нежным речам, ей было любо смотреть в его выразительные черные глаза — редкость у блондина — она почувствовала нечто похожее на любовь, но зародышу чувства не дали развиться, и она, не видя предмет этой скорее первичной, чем первой любви, скоро забыла о нем, а если и вспоминала, то без особого сожаления. Она не успела привыкнуть ни к нему, ни к своему новому чувству, он не успел сделаться для нее необходимым.
Когда она узнала об его отъезде, что-то как будто кольнуло ей в сердце, но в этой боли она не дала себе ясного отчета. Ее, впрочем, поджидала другая боль, другое горе.
Снова стоял май месяц. В этом году он был особенно чуден и тепел. Татьяна Петровна проводила почти весь день в садовой беседке за вязанием.
Так было и в описываемый нами день. Татьяна Петровна сидела в беседке с вязанием в руках.
Был первый час дня. Иннокентий Антипович был на прииске, а Петр Иннокентьевич, по обыкновению, ходил из угла в угол в своем кабинете и думал свою тяжелую думу.
Вдруг в беседку развязано вошел Семен Семенович и совершенно неожиданно для молодой девушки сел около нее. Она порывисто встала, чтобы уйти, но он грубо схватил ее за руку и заставил сесть.
Она удивленно вскинула на него глаза. В них блестнули искорки гнева.
— Мне надо поговорить с вами… — хрипло сказал он.
— Но мне не о чем говорить с вами! — отвечала она.
Она опять было поднялась, чтобы уйти, но он снова силой усадил ее рядом с собою.
— Я повторяю вам, что мне надо с вами поговорить… — грубо сказал он.
Она смерила его презрительным взглядом.
— Хорошо. Побеседуем…
— Вы знаете, что я вас люблю…
— Ваше поведение этого не доказывает.
— Если бы я не любил вас, мой отец не приезжал бы сюда нарочно, чтобы просить вашей руки… Вы помните, что из этого вышло… Гладких и вы оскорбили моего отца, оскорбили меня своим отказом…
— В чем же тут оскорбление?.. Я просто не хочу быть вашей женой.
Семен Семенович побледнел и закусил нижнюю губу.
— Я, впрочем, ни за кого не собираюсь выходить замуж… — смягчила она этот резкий ответ.
— А ваш инженер?
— Какой инженер? — спросила возмущенная молодая девушка.
— Будто уж и не знаете… Счастлив его Бог, что он уехал, иначе бы ему не уберечь от меня своей шкуры… Вы никого не смеете любить, кроме меня, вы никому не смеете принадлежать, кроме меня… И это потому, что я люблю вас страстно, безумно, слепо… Я ревнив до самозабвения, я убью всякого, кто станет у меня на пути к вашему сердцу… Клянусь вам в этом…