Иннокентий Антипович пошатнулся, но не отвечал. Слезы брызнули из его глаз.
— Что с вами? Вы плачете?
— Где он, где он… в Завидове?..
— Нет, теперь он в К. Я был вчера в Завидове и мне сказали, что он заболел и уехал оттуда… Но ведь для вас, чем он дальше отсюда, тем лучше…
— О, напротив, я в отчаянии…
— Значит, вы переменили ваше мнение?
— Да…
— После моего рассказа?
— Да, этот рассказ изменил все… Ты не поймешь этого…
— О, напротив, я все понимаю…
— Навряд, старик…
— Вы думаете!.. — воскликнул Иван дрожащим голосом, выпрямляясь. — Так я скажу вам, что вы в этом молодом человеке, спасшем вам жизнь, который любит вашу крестницу, но которого вы оттолкнули и от нее, и от себя, узнали того, кого около двадцати лет тому назад вы обручили с Таней… так как он — сын Марии Толстых, дочери Петра Иннокентьевича.
Ужас изобразился на лице Гладких. Он вперил почти безумный взгляд в стоявшего перед ним нищего и, схватив его за руку, спросил:
— Почему ты все это знаешь?
— О, я знаю еще гораздо больше! — серьезно продолжал Иван. — Три человека есть на земле, которые знают тайну высокого дома: Петр Иннокентьевич Толстых, вы и еще третий…
— Но кто же ты?
— Посмотрите-ка на меня попристальнее, Иннокентий Антипович, я, конечно, очень переменился… но…
Гладких хрипло вскрикнул и сначала попятился, а потом бросился к Ивану и судорожно сжал его в своих объятиях.
— Егор Никифоров! — воскликнул он прерывающимся от слез голосом. — Егор Никифоров, мой благородный друг, мой несчастный невинный страдалец… тебя ли я держу в своих объятиях, тебя ли прижимаю к своему сердцу… Как я мог тебя так долго не узнать, хотя ты страшно изменился… но в первый раз, когда я увидел тебя… мне показалось, что я узнал тебя, но потом я сам себя разуверил в этом…
— Да, это я, Егор Никифоров, — отвечал он, освободившись из объятий Гладких… — Я стосковался по родине и пришел узнать о моей жене и ребенке… Благодарю вас, Иннокентий Антипович, вы честно исполнили ваше слово, вы воспитали мою дочь, вы любили ее как родную! Спасибо вам, большое спасибо… Забудем о прошедшем…
Оба старика со слезами на глазах снова бросились в объятия друг другу. Затем они сели рядом около землянки и продолжали свою задушевную беседу.
— И ты так часто бывал около твоей дочери и ни разу не выдал себя… Ты великой души человек, Егор.
— Наградой за все было мне и то, что я ее видел, счастливую и прекрасную…
— Как хорошо ты играл роль нищего!
— А разве я не нищий?
— Поди ты… Ты знаешь очень хорошо, что можешь одним своим словом завладеть всеми богатствами Петра Толстых.
— Я хотел остаться неузнаваем.
— Понимаю, ты бежал с каторги… но будь покоен, мы не выдадим тебя.
— Нет, я отбыл свой срок и теперь свободен… Свободен… О, вы никогда не поймете необъяснимое значение этого слова, это может понять только тот, кто чувствовал на своих ногах кандалы… Я вернулся на родину и нашел свою жену в могиле.
— И теперь каждый день украшаешь эту могилу цветами?..
— Говорят, что покойники любят цветы! — отвечал, улыбаясь, Егор.
XIII
В объятиях отца
— Я завтра же еду в К.! — сказал Гладких Егору Никифорову (так мы снова будем называть его), когда они приближались к высокому дому.
Проходя двором мимо сада, они увидали Петра Иннокентьевича Толстых, задумчиво шедшего по аллее.
— Вон и Петр вышел подышать воздухом — это с ним случается очень редко… — сказал Иннокентий Антипович.
— Как сильно он постарел и с каждым днем все более и более горбится… — заметил Егор.
— Он быстро приближается к могиле… — печально отвечал Гладких. — Несчастный был бесжалостен к своей дочери и раскаяние снедает его… Если через несколько дней я привезу к нему Бориса — он выздоровеет от радости… Счастье ведь лучший доктор… Но для окончательного его успокоения необходимо разыскать Марию…
Они вошли в дом через кухню…
— Где Таня? — спросил Иннокентий Антипович у встретившейся горничной.
— Она у себя наверху…
Они оба поднялись наверх. Гладких вошел в комнату молодой девушки, попросив Егора подождать в смежной комнате.
— Подожди здесь и имей терпение… — сказал он ему. — Я буду краток.
— О, поберегите ее, Иннокентий Антипович, не говорите ей все сразу, она так слаба…
— Не беспокойся… Таня не из робких, да к тому же от радости не умирают…
— Это ты крестный?.. — спросила Татьяна Петровна, бывшая за драпировкой.