Вслед за тем Петрик поспешно достал из кармана все до единой корочки и великодушно протянул фонарщику.
— Ешьте на здоровье, прошу пана… я уже наелся, — солгал Петрик.
— Дай бог тебе здоровья, хлопче, — погладил Петрика по голове фонарщик.
Но корочек он почему-то не захотел брать. А зря, это они только сперва кажутся такими горькими и немножко свечкой пахнут, а потом — ничего, вкусные…
Фонарщик пошарил рукой в своей матерчатой сумке, вынул оттуда небольшой хрустящий целлофановый кулёчек и высыпал на ладошки Петрика сложенные лодочкой три белоснежных «рафинадика».
— Когда у тебя пройдут зубки, выпьешь сладкий кофе, — сказал добрый старик.
«Наверно, только взрослые люди могут долго терпеть, чтобы не съесть сахар», — думает Петрик, провожая глазами удаляющегося фонарщика.
Кривясь от боли, Петрик тут же сгрыз один кусочек. Два остальных он решил поделить между дядей Тарасом и тётей Мариной. А мама? Она может обидеться, подумает, что Петрик её не любит… Нет, мама не возьмёт, она скажет, чтобы отдать Тымошику. Хорошо, но у него ещё нет ни одного зубика, а сахар твёрдый как камень…
Петрик забежал во двор и стал невольным свидетелем безотрадной картины. Впрочем, кое-кого из соседей, глядящих вниз из окон и балконов, ссора у бывшего гаража потешает.
Пани Андрииха лупит мусорщика. Испуганная Юлька и золотушный Ясек ревут, обливаясь слезами.
— Ах ты, синерожий пьяница! — охрипшим голосом надрывно кричит пани Андрииха. — А чтоб тебя уже труна от меня забрала! В доме нужда такая, что хоть петлю на шею, а он, ирод, последний пиджак пропил! И ещё смеяться?! Смеяться?! Я уже едва ноги волочу, а ты пропивать?! Пропивать?! Да лучше мне умереть, люди добрые, чем глядеть на этого батяра-пропойцу. И он ещё смеётся!
— Мария-Терезия… крулева моя… — молит мусорщик, — беды моей ради, только не стукай ты меня по башке…
Мусорщик падает на землю и ползает у ног Андриихи. А сам хохочет и хохочет…
Этот необычный для всегда угрюмого мужа смех заставляет Андрииху прекратить избиение. Она тревожно заглядывает мусорщику в лицо и бледнеет.
— Никак рехнулся…
И стоит как вкопанная, будто сразу онемев, с бессильно поникшими вдоль туловища большими натруженными руками.
Пользуясь наступившим затишьем, мусорщик, длинный и тощий, изнурённый алкоголем, вдруг вскакивает на ноги и, дико хохоча, бежит к воротам. Вслед за ним, по сигналу Данька-пирата, шумной воробьиной стаей снимается с места вся команда.
Петрик успевает сунуть в руку Юльке «рафинадик» и тоже бежит вслед за всеми к воротам.
Франек! Как хорошо, что он вернулся домой…
— А-а, кормилец! — отступает на шаг отец при виде сына.
— Ты опять пьяный? — горько вздыхает Франек.
— Пока ещё нет, — усмехается мусорщик. — Но буду…
Он подходит к высокому деревянному мусорному ящику и, запустив туда костлявую волосатую руку, достаёт газетный свёрток, перевязанный шпагатом.
— Ты что утащил из дома? — бросается к отцу Франек.
— Это моё… пиджак… Не трожь! Я матке сказал, что уже пропил…
— Не надо, отец, — вцепился в свёрток Франек. — У тебя другого больше нет…
— Пусти, щенок! — рассердился отец. — Не то оторву тебе голову.
При этих словах он так вывернул Франеку руку, что тот вскрикнул и присел.
Мусорщик выбежал на улицу и быстро-быстро зашагал по неровному, местами выщербленному дождями тротуару, зажав пол мышкой свёрток.
Франек погнался было за отцом, но на углу, возле газового фонаря, остановился. Тяжело дыша, он грозно крикнул:
— Вот только посмей опять напиться… Владек тебе этого не простит!
Мусорщик на какое-то мгновенье замедлил шаг, остановился, словно чего-то испугался, но тут же махнул рукой и ещё быстрее зашагал в сторону плошали Теодора, где обычно толпились спекулянты, маклера, скупщики старых и ворованных вещей.
Потрясённый всем увиденным, Петрик некоторое время стоял около входа в мастерскую дяди, где ветер раскачивал деревянный полакированный сапог, казавшийся настоящим. Что была зубная боль по сравнению с тем горем, какое сейчас испытывали его друзья там, в гараже?
Петрик снова забежал во двор и остолбенел. Около ворот сидит на своём чистильном ящике Франек, сгорбившись, как старик. Закрыв лицо руками, под свист и улюлюканье «пиратов» он судорожно рыдает, не обращая внимания на их дикую пляску.
Нет, Петрик не может этого перенести. Стиснув кулачки, он бросается на мучителей Франека.
— Пошли вон, дураки!
Возмущённые дерзостью Петрика, «пираты» в первую минуту даже растерялись.