— …В общем, — продолжил Миша, отхлебнув чаю, чтобы взять паузу и собраться с мыслями — похоже, постоянные наскоки смотрителя маяка несколько его сбили, — поступила информация, что журналист, по ходу разговора, интересовался стычкой Гришки с Петько и Скрипицыным, и тем, почему милиция отпустила Петько и Скрипицына: потому ли, что улик не нашлось на уголовное дело или потому, что Петько и Скрипицын сумели откупиться. Информатор задал вопрос, как они могли откупиться, нешто у них деньги есть? «Я так слышал, что есть, — сказал журналист, — и немалые. И, вроде бы, полученные законным путём, разве не доходило до тебя такого?» Ну, это было уже совсем интересно, и милиция стала думать, как бы порасспрашивать журналиста так, чтобы не подставить информатора. Решили ещё одну «подсадную утку» ему подсунуть — явился к нему другой информатор…
— …Стукачик, — упрямо ввернул смотритель маяка.
— Ладно, стукачик, — покорно согласился Миша. — И говорит ему этот… — он замялся, выбирая между словами «стукачик» и «информатор», а потом вдруг, с улыбочкой вдохновения, проговорил, — стукатор, — и победоносно поглядел на Виссариона Севериновича. Виссарион Северинович удовлетворённо кивнул, и Миша продолжил. — …Что, мол, слышал он, что журналист мастерит такую-то статью, и готов ему материала подкинуть, потому как сам дачи периодически «бомбит», но с условием, чтобы его имя осталось в тайне… И с ещё одним условием: чтобы разговор шёл под водочку или под самогончик. Тогда сухой закон ещё свирепствовал, хоть и не так, как сразу по его введении, поэтому со спиртным плоховато было…
— Тогда со всем плоховато было, — проворчал Виссарион Северинович. — Гнали из чего ни попадя, потому что сахара и дрожжей тоже было не достать. Очень неплохо из сухого кваса получалось. Берёшь, значит, пачку сухого кваса на ведро воды, добавляешь…
— Виссавериныч, не при ребёнке же! — перебил его Миша.
— Да какой он ребёнок! — возразил смотритель. — И вообще, дети ведь не на необитаемом острове живут, они и не такие разговоры взрослых слышат. Что до меня, то я тогда наловчился из крапивы гнать. Берёшь крапивы, порубишь мелко, несколько крупных сладких яблок для закваски — свёкла тоже идёт, но свёкла хуже — ещё кой-какие добавки, но это уже, как говорится, секрет фирмы, зальёшь водой, полную кадушку, с плотной крышкой, чтоб, значит, перебродило нормально, и уже саму брагу хлебать можно, брага получается роскошная, с такой отдушкой травяной, что закачаешься, а уж если перегнать, то вообще упадёшь!..
Миша не выдержал и расхохотался.
— Ой, Виссавериныч, брось заливать!
— А я не заливаю! — обиделся смотритель (притворно обиделся, по-моему). — Я один раз так славно перегонял, что до восьмидесяти пяти градусов нагнал! По спиртометру проверял, честное слово!
— Виссарион Северинович! — взмолился я (хотя вообще-то я всегда рад был слушать его байки. — Мы ведь так никогда до конца не дойдём, а ведь история становится всё интересней и интересней! Дайте дослушать — а вы потом все отдельно расскажете.
— Хорошо, хорошо, молчу, — добродушно согласился Виссарион Северинович. Видно, и ему было интересно узнать, чем дело кончилось. — Ну? — обратился он к Мише.
Миша, кажется, хотел что-то сказать на тему постоянных вмешательств смотрителя маяка в его рассказ, но передумал и просто продолжил.
— Так вот, журналист согласился на оба условия и с удовольствием раздавил на пару с информатором две бутылки самогонки. Естественно, не только слушал, но и сам разболтался, когда закосел — потому что любил и языком почесать и прихвастнуть тем, сколько ему известно и как он во всякие дела вхож. Информатора понесло — принялся он повествовать журналисту, что за всеми грабежами дач стоит единая мафия, которая получает процент с каждого налёта и которая мелких исполнителей отмазывает, а уж если отмазать не удаётся, то заботится о том, чтобы и в лагерях им неплохо жилось. Мол, это прибыльное дело, одно из самых прибыльных по всей России — по Союзу, тогда ещё — поэтому милиция и не может справиться. Не знает милиция, что надо головы рубить, а не щупальца… Словом, невесть чего наплёл. А журналист, значит, тоже разоткровенничался: не верю, говорит, что милиция сама такая уж чистая, потому что, вот, очень странное дело Петько и Скрипицына. Я тут репортаж о музеях готовил и ездил к смотрителю одного из крупнейших наших областных музеев — того, кстати, в который в своё время были отправлены сокровища — или, вернее сказать, экспонаты — из взорванного монастыря. И там он увидел Петько и Скрипицына. Он знал их в лицо, потому что в своё время был на суде над ними, ещё начинающим репортёром уголовной хроники местной газеты. Его, естественно, заинтересовало, что могут делать в музее двое отъявленных бандюг, и он спросил смотрителя — мол, не заметил ли странных посетителей. Смотритель ответил, что они остановили его, когда он проходил по залу. Они стояли перед макетом взорванного монастыря. Ну, из этих музейных макетов, которые в миниатюре воспроизводят и здания, и местность вокруг них, и стоят под стеклом, занимая площадь в несколько квадратных метров. Они поинтересовались у смотрителя, точно ли воспроизведён монастырь. Тот ответил, что один к одному, как положено, до мельчайших деталей. А местность вокруг, возвышения, берег реки? — спросили они. Смотритель ответил, что тоже все в точности. Они закивали и почему-то заулыбались. Вот и всё, что было. Вернувшись в Город после всех разъездов, журналист узнал, что Петько и Скрипицын попали в милицию, и ему стало любопытно, не связано ли это с их посещением музея. Своё любопытство он привык удовлетворять незамедлительно, и без всякого стеснения, без всякого страха он перехватил Петько и Скрипицына в пивном баре, когда их отпустили после задержания. Представился им, объяснил, кто он такой, выставил порядочно пива на круг, и сказал, что, если у них есть проблемы с милицией, то он готов им помочь — как человек, пишущий о случаях, когда милиция действует некомпетентно или нарушает закон. Петько и Скрипицын пиво приняли с удовольствием, но что касается других дел — тут они на контакт шли очень неохотно. Всё-таки, когда водочки под столом добавили, журналисту удалось раскрутить их на разговор о поездке в музей. И они пробормотали что-то туманное, в том смысле, что им светило наследство в сто тысяч, и они хотели узнать, окольненько этак, чистое ли оно, можно ли продавать его музею, и вообще, стоит ли связываться… журналист так понял, что речь шла о дальних родственниках одного из них… но что после того, как они из-за Гришки загремели в милицию, наследство все равно гикнулось, из-за милицейских разборок утекло. Журналист так понял, что они какими-то ценностями, полученными в наследство, откупились от милиции, и поэтому их не посадили. Он, естественно, напрягся и попробовал вытянуть из них побольше, но они опять наглухо замкнулись, а передавливать вопросами он не решился — ведь такие люди могут запросто за нож схватиться, особенно спьяну, если им покажется, будто на них наседают и есть в этом что-то подозрительное. Словом, отложил это журналист в уме, что на эту тему не худо бы собственное расследование провести, но ни одной зацепочки больше найти не мог. Ну, вот… После этой информации в милиции стало ясно, что не худо бы порасспрашивать журналиста подробнее — но как это сделать так, чтобы первого информатора не выдавать? И заслали к нему другого…
— Стукачика, — буркнул Виссарион Северинович. — И тот убедил его пойти в милицию, потому что наша милиция, мол, чистенькая и безгрешная, так?
— В общем, так, — сказал Миша.
— Да, но как они его убедили? — вмешался я.
— В том-то и соль! — кивнул мне Миша. — Перед тем, как послать к журналисту другого человека, милиция кое-что прикинула, и кой-какие догадки появились. Видите ли, исчезнувшее резное распятие было оценено, по тем временам, как раз в сто тысяч рублей. Гришку, я вам говорил, подозревали, где-то с месяц его проверяли, но никаких улик против него не нашлось. А тут эти двое сперва побывали в том музее, в который должно было переехать распятие, и особенно интересовались монастырём, в котором оно находилось, а потом накинулись на Гришку — с тем, получается, чтобы вышибить из него нечто стоимостью в сто тысяч рублей, так ведь можно толковать рассказ журналиста, и только логично выходит, да?