— Будете вы говорить и дадите обещание?
— Ни показаний, ни обещаний! — отвечал спокойно Тот.
— Вы храбрец! — воскликнул Сэнт-Клер. — Вы умрете, прощайте!
Он посторонился, и, подняв правую руку, скомандовал:
— Пли!
Не последовало никакого звука, — только три языка пламени прорезали сумрак дивной тропической ночи… Подогнув колени, Тот упал головой вниз. Сэнт-Клер одним ударом кинжала разрезал веревки, привязывавшие труп к решетке.
Две минуты спустя, Сэнт-Клер и Клептон перебросили через ту же решетку полный мешок.
Он перевернулся в воздухе… Послышался всплеск спокойных вод озера… Потом настала тишина.
— Это был храбрец! — сказал адмирал.
— Да, — сказал Сэнт-Клер, — но мы были бы такими же храбрецами как и он, потому что он никого бы не пощадил.
— С Бастьеном, — сказал Дамприх, — это составит два мертвых шпиона, которые умерли приблизившись к нам.
— Берегись третьего! — пробормотал Клептон. Все сошли вниз, в общую каюту.
После этой трагической сцены никто из судивших, казалось, не решался заговорить первым.
Все уселись, куда попало. Адмирал, Клептон и Дамприх смотрели на Сэнт-Клера, который задумался, опустив голову на руки.
Наконец, Сэнт-Клер отнял руки, выпрямился и все с изумлением увидели, что он плакал. По крайней мере на щеках его видны были следы слез.
— Друзья мои, — сказал он разбитым голосом, — это моя последняя слабость… простите меня… Я думал о моей маленькой Христиане, которая умрет, если мне не удастся то, о чем я думал…
— Что вы хотите делать, Лео? — воскликнул адмирал, глубоко взволнованный.
— Я пойду один на земную станцию XV-ти, — сказал просто Никталоп.
— Один! — вскричали все.
— Это необходимо. Если Кондор опустится более чем на 500 метров над уровнем моря, над эспланадой, Христиана погибла. Если мы разрушим таинственную мачту раньше 18, Христиана умрет, эти люди сказали так, а вы знаете их могущество и неумолимость… Итак, я пойду один… Один, ночью, благодаря моим глазам, я пойду, я узнаю то, что хочу знать…
— Сэнт-Клер! — воскикнул Клептон.
— Нет! Я решился. Я здесь начальник по вашей воле! Если мы пойдем все вместе, то будем открыты и Христиана погибла. Если откажемся от предприятия, — сможете ли вы это, адмирал? — Ксаверия, Ивонна погибнут навеки… Один я могу все спасти!
— Но вы сами идете на верную смерть! — воскликнул адмирал.
— Нет! И кроме того, идти на смерть, это для меня спасти Христиану и попробовать все, что в пределах человеческой возможности для того, чтобы спасти Ксаверию. Итак, не спорьте со мной и послушайте меня!
Он встал и царственное величие выразилось на его лице. Адмирал, Клептоп и Дамприх склонились перед ним.
— Клептон, — сказал Сэнт-Клер, — вы спустите меня в лесу на возможно близком расстоянии от эспланады. Затем вы подниметесь на 400 метров над эспланадой. Чтобы не быть замеченными, вы пойдете с потушенными огнями. Следите днем и ночью: взрыв ракеты будет сигналом того, что вы должны спуститься со всей возможной скоростью… Если до полуночи 18-го ракеты не будет, значит я погиб… И тогда адмирал, Клептон и Дамприх отправляйтесь в Париж и посвятите все ваши усилия и ваше состояние на то, чтобы освободить Христиану, как я посвящу свои силы, свое состояние и свою жизнь, чтобы спасти Ксаверию… Христиана не на Марсе… У меня есть веские данные предполагать, что XV могут сообщаться с планетой Марс с этой земной станции, которую мы видели… Адмирал, Клептон, Дамприх, поклянитесь мне в том, что вы спасете Христиану!
Три человека встали и торжественно произнесли клятву.
— Благодарю вас! — сказал Сэнт-Клер. — Клептон, в дорогу! Я пойду приготовиться…
И Никталоп отправился в оружейную.
Три часа спустя, Кондор планировал на высоте двадцати пяти метров над маленькой прогалиной, как раз достаточной, чтобы спуститься на нее, не задевая крыльями верхушек деревьев.
На палубе у спускающегося челнока стояли Сэнт-Клер, адмирал, Клептон, Дамприх, Жоливе, Тори, Пири О’Бриен и Бонтан. Лица их выражали сосредоточенность, глаза были влажны.
Сэнт-Клер был одет в мягкую кожу, которую тонкий слой каучука делал непроницаемой. Толстые сапоги доходили до колен, колониальная каска покрывала голову. Два автоматических двенадцатизарядных пистолета висели у пояса, за который еще был заткнут топор. Кроме того, на перевязи он имел сильный американский карабин.