Это был рыжий гигант, с голубыми глазами и огненного цвета усами и бородой. Он производил впечатление страшной силы и жестокости, между тем, его широкий лоб и живые глаза показывали большой ум.
— Алкеус, — сказал учитель, — садитесь.
Алкеус сел на табурет и бросил взгляд на автоматический указатель. Лицо его выразило величайшее удивление.
— Да, — сказал Оксус, заметив удивление Алкеуса, — станция в Конго посылает нам беспрерывно свои радиомоторные волны. Это вас удивляет, Алкеус?
— Учитель, если ваши приказания не были отменены, то станция должна быть уничтожена уже два часа тому назад, и волны…
Тогда Оксус посвятил его во все, что сам знал по вопросу о станции в Конго.
— Коинос дурак! — грубо сказал Алкеус.
— Нет! — поправил его Оксус. — Вас ослепляет ваше соперничество!.. У Коиноса только слабое сердце. Он не знает того, что для того, чтобы победить, нужно вырвать свое сердце.
Наступило молчание.
— Что же делать, учитель? — спросил, наконец, Алкеус.
— Ждать и бодрствовать. Тщательно наблюдать небо. В то время, как Марсиане подготовляют на нас новую атаку, положим не особенно опасную в виду наших способов защиты, подумаем об атаке Сэнт-Клера, когда он появится в атмосфере Марса.
— Итак, вы думаете?..
— Я всего ожидаю! Если Никталоп захватил земную станцию в Конго, он не замедлит открыть секрет пилона… В складах есть неоконченные радиопланы; в архивах планы некоторых моих изобретений: мы не могли забрать всего с собой, время было слишком дорого, а на это потребовались бы месяцы! Я рассчитывал на полное разрушение станции и исчезновение секретов в воздухе и в огне взрыва. Надо иметь мужество стать лицом к лицу с гипотезой, которая будет скоро действительностью. Сэнт-Клер придет сюда, как пришли мы… Нам остается помешать ему прибыть, или взять его в плен, когда он будет здесь.
— Конечно, это будет легко, если он высадится на наше полушарие, но если он спустится далеко от острова Аржир, на какой-нибудь неизвестной точке Марса, может быть, у наших антиподов?
— В таком случае ему придется иметь дело с Марсианами, которых ему не избежать. Но благодаря нашим телескопам, мы увидим радиоплан Никталопа гораздо раньше, чем он спустится, а вычисления укажут и место спуска. Если это будет на нашем горизонте, то наши электрические пушки уничтожат Сэнт-Клера и радиоплан, когда он будет еще на высоте пятидесяти километров; а если это произойдет вне нашего горизонта — предоставим это сделать Марсианам: они опаснее для Сэнт-Клера, чем мы.
— Но вы, учитель, забываете наше главное орудие. Мы можем направить тоже волны радия, которые, встретясь с волнами земными, поставят радиоплан Никталопа между двумя разными силами и сделают его неподвижным.
Оксус улыбнулся:
— Это была моя первая мысль, Алкеус. Но вы забываете, что Сэнт-Клер найдет в моих планах способ нейтрализовать действие противных волн. О! Я очень раскаиваюсь в этом моем изобретении!
— В таком случае, — сказал Алкеус, подымаясь, — я сажусь на мой радиоплан и возвращаюсь на землю.
— А если Сэнт-Клер отлетит от нее в то время, как вы туда полетите и вы разойдетесь в междупланетном пространстве?
— Нет! Потому что, если я захочу, то мы там встретимся в смертельном бою, в смертельном для меня, но также и для него, — закричал рыжий гигант с огнем в глазах.
— Как! — воскликнул Оксус. — Ты принесешь себя в жертву, сын мой?
Алкеус подбежал к нему, упал на колени, схватил руки Оксуса и, содрогаясь от страсти, простонал хриплым голосом:
— Учитель, учитель! Вы нас погубили, позволив женщине поселиться здесь!
— Что ты хочешь этим сказать? Говори!
— Учитель! Смерть мне будет сладка… Я люблю ту девушку, которая выпала на мою долю… а она меня ненавидит…
— Алкеус!
— Она меня ненавидит до такой степени, что хочет умереть с голоду… И вот, чтобы Ивонна не умерла, я должен был поклясться, что никогда не покажусь ей больше на глаза, что никогда не увижу ее… А я ее люблю… В минуту, когда вы меня позвали, я хотел убить себя… Теперь вы меня понимаете. Если я останусь, я умру как трус… Если я уеду, я умру как герой, славной смертью за вас и за моих братьев… за наше великое дело…
Он плакал. Его горячие слезы текли по сухим и холодным рукам Оксуса…
— Встань, сын мой, — сказал Оксус, — и иди! Ты велик, как бог! А я только человек, и я принимаю твою жертву, потому что великие дела поведет она с собой. Чье сердце пронзит женщина, тот обречен на несчастие… Ты не будешь больше страдать… Иди на смерть!..