Человек у окна дал Апостолову возможность осмыслить услышанное. Затем продолжал:
— Они, конечно, могут взять то, что им нужно, и из другого банка. И у нас нет возможности спасти всех. Но банк, возглавляемый вами… Это, разумеется, мера временная. Перепрячем, а когда все успокоится, возвратим.
Голос умолк.
Дико завыл ветер, который не утихал, а крепчал и, швыряя в окна то снег, то град, словно напоминал собравшимся у Апостолова господам, что за толстыми стенами особняка бушует буря и окрыленный революцией трудовой народ не на жизнь, а на смерть борется за свое будущее с теми, кто испокон веков жили за его счет.
— У нас уже печатается листовка о предстоящем вывозе в Москву капиталов вашего банка.
— У кого это «у нас», если не секрет?
— Для вас не секрет. Листовка будет подписана левобережным бюро партии социалистов-революционеров.
— Позвольте, — удивился Апостолов, — эсеры как партия, по-моему, больше не существуют.
— В конце концов, это не имеет значения, — парировал человек у окна, по тону которого чувствовалось, что он — главное действующее лицо.
— Я, грешным делом, подумал сперва, что петлюровцы…
Человек у окна вскочил:
— Знаете что, мальчик с бородой! Не будьте чересчур любопытны! Если уж на то пошло, то сегодня все мы — и эсеры, и анархисты, и даже петлюровцы — на одном вокзале и садимся в один и тот же поезд. Не мешкайте же и вы, Павел Амвросиевич, смотрите, как бы не опоздать к третьему звонку! А коли вы такой уж педант, то считайте, что имеете дело с народно-революционной организацией под романтическим названием «Комитет «Не горюй!».
— Слышал о таком. Но…
— Ну, смелее! Не бойтесь! Слышали как о банде? Да? Но это не банда. Это хотя и небольшая, но решительная и смелая народная организация. Сожалею, что в темноте не имею возможности отрекомендовать вам господина Гущака, который ее представляет.
Из угла комнаты послышалось легкое покашливание, которое должно было удостоверить, что представитель «Комитета» слышит этот разговор и присоединяется к сказанному.
— Мы можем справиться с этим делом и без вашей помощи, — продолжал все тот же голос. — Сил у нас для этого достаточно. Но мы хотели бы провести операцию тихо, чтобы иметь возможность свалить вывоз ценностей на большевиков. Ясно? Им-то зачем грабить? Они здесь и так хозяева. Ну, так что, господин Апостолов? Согласны?
Апостолов молчал.
— Что, все еще не верится, что сокровища принадлежат не вам? Мальчик с бородой! Хи-хи-хи!
— А о семье моей вы подумали? — спросил Апостолов. — Что будет с детьми?
— Вас, детей ваших и вашу жену — она ведь молодая и красивая! — возьмем с собою. На произвол судьбы не оставим. Через некоторое время переправим в Польшу. А оттуда — сто дорог. У вас, кажется, в Берлинском банке кое-что имеется. Не смогли эвакуироваться ни со Скоропадским, ни с немцами, ни с Деникиным. Ныне фортуна дает вам последний шанс. Решайте!
— Вы чрезвычайно информированы, — сухо заметил Апостолов, несколько оправившийся от первого испуга, который был связан с появлением в его кабинете странных незнакомцев. Павел Амвросиевич понял, что они заинтересованы в нем и не посмеют ни ограбить банк, ни убить его самого.
— Такова наша служба.
— Чрезвычайно информированы, — повторил Апостолов, словно не расслышав этих слов, и в голосе его прозвучала ирония. — Однако не совсем точно. Ни с гетманом, ни с Деникиным, ни тем паче с немцами я бежать из своего дома не собирался. Не собираюсь и с вами. Во всяком случае, мне надо еще как следует подумать. Моя цель состоит в том, чтобы сохранить ценности.
— Для большевиков?
— Для своих клиентов.
— Это благородно. Кстати, у вас лежат и бумаги моей супруги. Но вернемся к делу. Какая здесь стража?
— В данный момент небольшая. Только у центрального входа, откуда можно попасть в главный зал и в камеры хранения.
— Ход со двора, которым мы вошли, тоже не охраняется?
— Время от времени часовой осматривает его.
— А со двора можно попасть в подвал?
— Если пройти через мои комнаты до операционного зала. Но на пути — металлическая сетка до самого потолка.
— До потолка… до потолка… — проворчал невидимый собеседник. — У вас ведь ключ есть от сетки. При чем тут «до потолка» или «не до потолка»!
Молчание. Только ветер по-прежнему швыряет в окна снег и град.
— Меня удивляет, что так плохо охраняются ценности.
— Банк, как вы знаете, не работает. Раньше это был небольшой банк Кредитного общества. После национализации не функционировал. А теперь его как будто собираются преобразовать во внешнеторговский. Торговля у нас с другими странами мизерная — экспортируем лес, пряжу, кустарные изделия, деревянные игрушки, керамику. И ввозим тоже всякую мелочь, берем, что дают. Советская власть пытается внешнюю торговлю расширить. Для валютных операций нужен на Украине банк с некоторым золотым запасом. Вот и воюют уполнаркомвнешторг — и не выговоришь, черт возьми! — с Советом народного хозяйства — за право распоряжаться этим банком с его активами.
— Пока хозяева дерутся, кот сало съест, — засмеялся человек у окна. — Ключи от хранилища, надеюсь, у вас?
— У меня. Но контрольные — у комиссара. Своими открыть подвал не могу.
— М-да… Не хотелось бы двери ломать… А от сейфов?
— Сейфы тоже на контроле. Английские замки я открою, а французские — только комиссар.
— Заманить его сюда и… — предложил представитель «Комитета «Не горюй!», названный Гущаком. — Где он живет?
— Нет, — решительно произнес человек у окна. — Никакого шума и никакого насилия!
— Делу можно помочь, — вмешался в разговор глуховатый голос из глубины кабинета.
— Что вы имеете в виду?
— Сидит у меня одна пташка — спец по сейфам, медвежатник. На пятерку тянет даже с учетом амнистии. Организую ему побег и привезу сюда.
— Вот это — дело другое, — одобрил человек у окна. — Следовательно, договорились, Павел Амвросиевич?
— Только если силою заставите, то есть вывезете как заложника или пленного.
— Хорошо. Операция состоится послезавтра в полночь. Ровно в двенадцать мы будем здесь. Полагаю, эта непогодь до тех пор продержится. Смотрите, Павел Амвросиевич, игра у нас честная. Нам, между прочим, и еще кое-что известно. Как, например, появился счет на ваше имя в Берлинском банке. Не за акции ли национализированных заводов юга России, которые вы недорого продали немцам, чтобы они по Брестскому договору предъявили их большевикам как свою собственность и содрали за них баснословные суммы?
— Сейчас, когда Германия отказалась от каких бы то ни было претензий, все это потеряло свое значение.
— Но денежки-то вы тем не менее взяли и положили на свой берлинский счет! Братья Череп-Спиридоновичи по аналогичному делу расстреляны. Всего-навсего государственная измена, милостивый государь!
— Этого никто не может доказать.
— Вам просто повезло, что Чека до вас еще не добралась. Но ведь дело еще не поздно обновить. Имейте в виду: раньше, чем вы донесете или хотя бы подумаете об этом, я буду знать. И куда бы вы ни побежали — все едино наткнетесь на меня или на моих коллег. И тогда сам господь бог вас не спасет.
Матрос остановился, чиркнул зажигалкой, и Ванда увидела огромную, шикарно обставленную комнату. С потолка свешивались упитанные амуры с луками в руках.