- Я, собственно, и пришел, чтобы взглянуть на ваш сад, - сказал Суббота.
И хотя Коваль не поверил, - наверно, у молодого следователя возникла какая-то закавыка и он не захотел ждать до понедельника, - но простил ему эту дипломатию: так искренне и простодушно обрадовался гость и траве, и саду, и всему, что увидел.
- С удовольствием поработаю с вами, Дмитрий Иванович. Это очень приятно.
- Хорошо, - сказал Коваль, - вот вам галифе. Если не потонете в них, значит, все в порядке. - Он не без иронии взглянул на худосочного Субботу. - А вот с тапками хуже.
- И не надо, обойдусь, я уже привык!
- Так быстро? Ну, посмотрим.
Работали старательно, молча. Казалось, все служебные тревоги и заботы просто-напросто забыты и отныне есть на свете только гусеницы, стряхиваемые с яблонь, земля, которую надо взрыхлить, невыполотые сорняки. Особенно усердствовал Суббота. А подполковник время от времени останавливался, закуривал и просил гостя не торопиться. Суббота раскраснелся и, в самом деле быстро привыкнув к земле, уже смело ходил босиком.
Коваль тайком улыбался, наблюдая за этим возвращением следователя в детство. Ведь и правда, думал он, вот - работаешь на живой земле, прикасаешься к ней каждым нервом, и не одно только наслаждение испытываешь: из глубины души поднимаются забытые ассоциации, которые снова делают тебя юнцом. Ступишь босой ногою на мягкую и упругую мураву - и позабудешь все свои сомнения и терзания, и вспомнишь, как шелестит в высокой траве уж, как сооружает гнездо в камышах дикая утка, как пахнет на току прокаленная солнцем золотая рожь, как тверда сухая глина, как сыпуч песок и как обжигает он пальцы, когда горяч, и как приятна земля к вечеру, когда босой ногою ощущаешь со холодок...
В какое-то мгновение, докуривая папиросу и посматривая на сноровистого Субботу, подполковник почувствовал, что его почему-то беспокоит этот внезапный визит.
После изучения материалов дела Гущака, после бесед с Василием и его матерью Коваль пришел к выводу, что осуществленный следователем предварительный арест студента нужно заменить подпиской о невыезде. Разрешить это может прокурор по представлению следователя.
Но Суббота категорически возражал, считая, что, выйдя на волю, Василий запросто найдет лжесвидетелей, которые подтвердят его алиби, и вся система доказательств, построенная следствием, рухнет. Они долго спорили, но общего языка так и не нашли. Чего же ради Суббота явился в воскресенье?
...Часа через два, когда работа в саду была закончена, Суббота отправился в душ, сооруженный из старой железной бочки. Пока он там роскошествовал, Коваль готовил полдник.
Молодого следователя интересовало все. После душа он осмотрел дом, веранду и даже - через открытые окна - заглянул в комнаты - в гостиную и небольшой домашний кабинет подполковника. Коваль улыбнулся: можно было подумать, что следователь явился не в гости к своему коллеге, а на место преступления.
Подполковник вынес на веранду и поставил на стол картошку с селедкой, яичницу, кофе.
От легкого виноградного вина, которое предложил Коваль, Суббота сперва отказался, потом выпил. Выпил немного и подполковник. Пошел разговор, из которого можно было сделать вывод, что сближение этих разных людей, наметившееся во время совместной работы, вроде бы продолжается. В какие-то минуты казалось Ковалю, что оно может даже перерасти во взаимную симпатию. Но уже за кофе подполковник заметил, что Суббота как-то уходит от охватившей его непосредственности и словно вползает обратно в свою скорлупу.
Сначала появилась на его лице некая озабоченность, потом, облачившись после душа в костюм, Суббота по-новому ощутил босые ноги и почел за благо снова поместить их в мокасины. И наконец на лице его появилось обычное холодноватое выражение, свойственное строгому, деловому человеку.
- Не пора ли вернуться к нашим делам? - предложил Коваль, помогая следователю начать трудный разговор.
- Невзирая на выходной? - улыбнулся гость.
- Выходной у нас с вамп будет после окончания следствия.
- Я тоже думаю, Дмитрий Иванович, что разговор по делу мы не закончили...
- Вот и продолжим.
- Я не могу согласиться с тем, что вы разрушаете все мои построения. И исключительно с негативных позиций.
- "Разрушать" можно только с негативных. С позитивных - строят. Боюсь, Валентин Николаевич, что реальная действительность ваши выводы пересмотрит более основательно, чем я, - Коваль нахмурился. - Разрешите мне вспомнить о трех китах, на которых держится предварительное следствие: всесторонний подход, доскональность, объективность. А у вас? Где доследование всех возможных обстоятельств и предположений? Вы ухватились за одну-единственную версию: убийца - Василий Гущак.
- Дмитрий Иванович, других версий быть не может! Мы уже говорили об этом. Это элементарно!
- Иногда не мешает вспомнить и элементарные правила. Именно потому мы их и нарушаем, что считаем хорошо известными.
- Человеку свойственно выбирать кратчайший путь.
- Согласен. Но торопливость, Валентин Николаевич, недопустима. Очень соблазнительно сказать себе: вот преступление, а вот и преступник, подобрать к этой гипотезе факты, что-то отбросить, что-то подкрепить, нанизывая все, что пригодно для обвинительного заключения, на один шампур. И следствие продвигается вперед, и все дальше от... истины, и ближе к конфузу, когда на суде все рассыплется, словно карточный домик.
- Вы хотите обвинить меня в необъективности, Дмитрий Иванович?
- Об объективности немного позже, хорошо?
- Хорошо. Но ваши мысли, Дмитрий Иванович, о давних связях Андрея Гущака, которые, мол, выявились теперь и привели к трагедии, еще дальше от истины. Какие бы ни были когда-то у старика знакомства, они никак не могли сразу возобновиться. Прошло-то уже сорок лет с гаком! Рассеем внимание, растратим силы на установление давних связей убитого, еще год будем возиться. И скорее всего - безрезультатно. Ваши соображения не конструктивны, Дмитрий Иванович!
- Я, Валентин Николаевич, никаких версий не выдвигаю и ничего категорически не отрицаю. Я просто призываю и себя, и вас ко всестороннему расследованию.