– Тогда откройте дверь сейчас же! – выпалила я.
– Вы так красивы, когда сердитесь, Дениза. Когда мы поженимся, я буду сердить вас постоянно. Я буду самым гордым мужем во всей Франции.
– Что?! – возмущенно воскликнула я, ощущая, как горячая кровь приливает к щекам.
– Это правда. – Он пристально и изучающе рассматривал меня. – Я намерен на вас жениться, Дениза. Вы скоро тоже свыкнитесь с этой мыслью. Она пришла мне в голову в тот момент, когда я увидел вас в своей кровати в Везоне, и с тех пор не выходит из головы. Клянусь вам в этом.
– А вам не приходило на ум, что я могу ответить "нет"? К тому же маловероятно, что вы сможете когда-либо деликатно попросить меня об этом. Кроме того, это была вовсе не ваша кровать, а кровать Мадлен. И к счастью для вас, я была тогда без сознания. Ибо, если бы вы взглянули на меня тогда подобным образом, воображая себе бог знает что, то получили бы звонкую пощечину, месье!
– Потому что смотрел на вас с восхищением?
– Потому что у вас дурные манеры и уйма самоуверенности. И прямо сейчас я хочу, чтобы вы немедленно открыли дверь – я ухожу. После этого... этого оскорбления, месье, вам придется подыскать себе другую модель.
– Ах да, – сказал он, как будто внезапно до него дошло. – Теперь понимаю. Это все из-за вопросов, что полковник задавал о вашем дяде? Вы ведь совсем не на меня злитесь. Это полковник вас так взбесил.
– Вы дурак! – выкрикнула я.
Он откинул назад голову и рассмеялся:
– О, свои недостатки я знаю, Дениза. Очень хорошо знаю. Как вы сказали, у меня плохие манеры и уйма самоуверенности. Что там еще было? Ах да, еще нахальство. И конечно, я такой же дурак, как и все влюбленные мужчины. Но ведь ни один из нас не совершенен. И со временем вы поймете, что любите меня за мои недостатки так же сильно, как и за мои достоинства. Должен же я иметь хоть какие-то достоинства, а? А я научусь любить вас за ваши недостатки, Дениза. Вы такая же горячая и темпераментная, как и любая француженка, и так же избалованны, как любая американка. И, как я информировал полковника, вы импульсивны и неспособны плести интриги. Я и не мыслю вас иной, правда.
– Вы... вы... вы просто невыносимы! Вы...
– Негодяй? – предположил он на английском. – Нет, не то. Злодей? Тоже нет... этим словом теперь не так часто пользуются. Может, мерзавец? Нет, это чисто по-английски. Самодовольный, ограниченный тип? – Этьен покачал головой, как бы размышляя. С нахмуренными бровями и полурасплывшимися в улыбке губами он выглядел комично. – Ваши американские словечки никак не приходят мне на ум. Но в одном я уверен точно: если у меня хватит мастерства написать вас такой, как вы сейчас выглядите, полной одновременно ярости и очарования, это будет шедевр. Может, его когда-нибудь выставят в Лувре.
Не знаю, как это случилось, но смех неудержимо выплеснулся из моего горла, и я оказалась в объятиях Этьена.
– Хватит хохотать! Все, что я сказал, – чистая правда! – Он говорил нежно и недоверчиво, как будто случилось чудо, в которое не мог поверить – Я люблю тебя. Каждый раз, когда я смотрю на твои губы, я размышляю, останутся ли они холодны под моим поцелуем или пригласят меня к более горячему.
Позже я позировала ему около часа, пока он делал предварительные наброски, и твердо знала, что этот портрет действительно будет очень хорош. Мне всего двадцать один год, и я влюблена в первый раз в своей жизни. Я знала, что любовь светится в моих глазах так же, как и в его.
Этьен не показал мне своих набросков:
– Ты должна подождать, пока портрет будет закончен. О, моя Дениза, эта картина будет самой лучшей из всего, что я создал. – Он крепко обнял меня и поцеловал. – А теперь, любовь моя, мне нужно идти.
– Прямо сейчас? – Я прижалась щекой к его груди.
– Полковник Гийе сейчас прячется в грузовике, и я должен доставить его на автостраду к половине второго.
– К черту твоего полковника!
Этьен засмеялся, заметив, как вспыхнули мои глаза при упоминании о полковнике.
– Подожди здесь, Дениза, когда уедет грузовик. Мы с тобой теперь увидимся послезавтра, после ленча. Завтра я уезжаю в Париж, но вернусь к тому времени.
Он вышел из комнаты, оставив меня стоять в изумлении. Вскоре я услышала, как грузовик со скрипом выезжает из деревни, но не покидала комнаты, пока голос мадам Клоэт не вывел меня из задумчивости:
– Мадемуазель Жерар, вы там? Пришел курьер за посылкой месье Жерара.
Все еще грезя, я отдала сверток, сделала телефонный звонок, о котором просил дядя Морис, и медленно поехала в замок, повторяя в уме последние слова Этьена, произнесенные шепотом: "Помни, дорогая, что бы ни случилось, я люблю тебя. Я буду охранять тебя. И теперь, когда мы нашли друг друга, я никогда не буду от тебя слишком далеко..."
Глава 9
Время в замке шло медленно. К счастью, Габриель притихла и довольствовалась только мстительными ремарками, хотя ее глаза ясно говорили мне, что она мысленно уже пакует мои чемоданы и ждет не дождется, когда я уеду в Америку. Дядя корпел над прошением и остальными бумагами, полностью отдавшись этому занятию.
В день, когда был назначен следующий сеанс позирования, дядя решил отправиться в Везон повидаться с Марсо. Он удачно выбрал время, когда и Альбер и Лабрус были заняты в полях – каждый надзирал над своей группой деревенских, – и я предложила ему свою помощь.
Габриель презрительно фыркнула и разразилась гневной тирадой в мой адрес, но я притворилась, что не слышу. Мы сделали с дядей крюк и заехали в Орийяк, в студию Дюваля. Я представила его как фотографа, рекомендованного посольством. Не могла же я сказать, что к нему посоветовал обратиться Этьен! Дюваль оказался славным и тактичным человеком, и мой дядя вскоре оправился от кратковременного уныния после сурового для него испытания. Казалось, он даже заинтересовался деревней Везон, когда мы мимо нее проезжали, хотя и отказался там остановиться.
Этьен, по-видимому, еще не вернулся из Парижа. Мадлен и Пьер работали в поле и подняли головы, чтобы посмотреть нам вслед. Увидев каменные стены старой мельницы, мрачные даже в ярком солнечном свете, я невольно вздрогнула, вспомнив, что здесь со мной произошло.
Этьен должен быть днем в Токсене, я это знала. Он будет ждать меня там, в доме Клоэтов, и ничто этому не помешает. Ничто!
Я была рада, что дядя говорил с Марсо всего несколько минут: мне не нравилась эта пара с ее скаредными привычками. На обратном пути он решил сам сесть за руль и гнал машину на большой скорости, как будто его привела в раздражение моя медленная и осторожная езда. Он выбрал прямую проселочную дорогу от Везона на Токсен, сторонясь автострады. Дорога была ухабистой, но значительно сократила время на обратный путь, что помогло оставить наш визит в студию Дюваля в Орийяке незамеченным.
В замок мы вернулись к ленчу. После обеда я поспешила в свою комнату переодеться и освежить макияж. Уходя, я остановилась у окна. Сегодня грифов над замком не было видно. Наверное, Альбер или Лабрус накормили их утром в лесу, пока мы с дядей ездили в Везон. Я всмотрелась повнимательнее в кромку леса, ища их мрачные силуэты, и вдруг увидела, что крестьяне уже ушли с полей. Переведя взгляд на деревню, я с удивлением заметила, что огромные ворота замка закрыты.
Я вновь уставилась на лес и теперь почти сразу же увидела грифов. Я смотрела на них с отвращением. Одни сидели на ветках, отяжелев после обильной трапезы, другие кружили над гребнем горы. Как зачарованная, я наблюдала за ними, вспоминая свой первый день в замке. Они и тогда летели над лужайкой такими же ровными кругами, прежде чем спикировать на одурманенных голубей. Пока я смотрела на них, они стали медленно терять высоту, сосредоточившись, казалось, на одной точке, а потом окончательно скрылись за деревьями. Я продолжала пристально смотреть на лес, размышляя, кто станет их очередной жертвой.
Содрогнувшись, я наконец пришла в себя и решила отправиться в деревню, чтобы не заставлять Этьена ждать. Я взяла сумочку, весело сбежала по ступенькам вниз и заглянула на кухню, надеясь найти Габриель, но ее там не оказалось. Там не было никого: ни Мари Лабрус, пи Альбера. Помещения для слуг тоже были пусты.