— Мне неприятно говорить об этом, но поначалу я действительно… сомневался. Я жадный и не скрупулезный человек, Майя, — признался он. — Бывший мародер. Кланц заплатил столько, что совесть замолчала. Но потом… я передумал.
— Какие вы, предатели, сложные натуры!
— Именно так, — легко улыбнулся Зандер. — Это вы, добрые люди, просты и понятны. А вот мы, негодяи, бываем непредсказуемы. Особенно если мы не лишены кое-какой чести. Или если видим для себя новую выгоду.
Вести беседу о вопросах чести и морали я не пожелала, поэтому отвернулась и пошла к Августу.
Дверь в его покои была приоткрыта; вместе со мной в комнату просочился невесть откуда взявшийся Фил.
— Барышня! — поднялся Курт. — Хорошо, что вы пришли. Я отлучусь перекусить. Не выпускайте командира из комнаты! Ему нужен отдых.
— Да, иди, — кивнула я и прошла в спальню.
Август сидел на краю кровати и пытался натянуть рубашку. Его руки подрагивали от слабости, он никак не попадал в рукава и вполголоса сыпал ругательствами. Его волосы были взлохмачены, щеки черны от щетины, поперек груди тянулась широкая полоса повязки, что прикрывала зияющее отверстие в грудной клетке. Повязки были и на плечах, и на руках, и на спине.
— Майя! — Август попытался встать, но силы подвели его, и он чуть не упал. В гневе ударил кулаком по подушке и стиснул зубы, удерживая ругательство.
— Вот теперь я спокойна, — улыбнулась я и опустилась на стул. — Ты гневаешься и бранишься. Значит, с тобой все в порядке.
Фил прыгнул на кровать, потоптался по одеялу, замер возле груди полковника, настороженно подергивая ушами, но потом пристроился под левым боком — там, где когда-то у Августа билось механическое сердце.
Теперь Август сидел неподвижно и только смотрел на меня пристально и остро, и неожиданно я почувствовала смятение.
— В порядке? — глухо сказал он. — У меня больше нет сердца. Я мертв.
— Разве мертвые ругаются как солдаты? Ты жив. И сердце у тебя есть. Но не в груди. Оно вокруг тебя. Замок дает тебе жить. Завтра я изготовлю для твоей груди временную пластину. Неприлично ходить с дырой на месте сердца.
Он протянул руку и коснулся моей руки.
— Храбрая голубка Майя… чуть не погибла сама, чтобы вытащить меня с того света. И у тебя остались силы шутить и не давать мне пасть духом.
— По-моему, ты и так вполне бодр, господин полковник, — заметила я. — Скоро сможешь встать и заняться делами.
— Уже занялся. Вызвал дознавателей. Отправил Бианку в Шваленберг под конвоем егерей.
— Она и правда Горностай? Ты знал это с самого начала? И поэтому затеял пригласить невест в замок?
— Знал, но не с начала. И невест затеял пригласить не я, а княгиня. Просто наши планы совпали.
— Глупые мальчишеские игры… — пробормотала я с интонацией госпожи Шварц.
— Да, у нас свои развлечения.
— А Кланц? И… его логово в подземелье? Будет проводиться дознавание?
Август помрачнел.
— Да, будет. Тело Кланца на леднике. Рудник пока опечатан.
— Август, что было тогда, семнадцать лет назад?
Он глубоко вздохнул, прикрыл глаза, потер грудь и быстро убрал руку, почувствовав провал под повязкой.
— Семнадцать лет назад я был очарован Кланцем. Мне было с ним интересно. Я не желал верить слухам. Да, помогал ему. Искал для него книги, приносил раненых лис и собак. Кербера он оживил. Дал ему железное сердце. И сказал, что хотел бы повторить эксперимент на человеке. И готов немало заплатить за это.
— Твоя мать уверена — ты взял деньги, чтобы спасти отца.
— Да. Но не только. Кланц обещал славу и успех. И выполнил свое обещание.
— Когда ты искал пропавших детей, ты… не подозревал о том, что с ними стало?
— Сейчас я говорю себе, что не подозревал, — ответил Август с горечью, но взгляд его оставался тверд. — И почти убедил себя в этом. Как было на самом деле… я не помню. Думаю, должен был догадываться. Я не мог быть настолько слеп!
— Ты был почти ребенком. Кланц обманул тебя.
— Потом, уже в столице, я узнал о методах работы Кланца. Понимание пришло озарением. Тогда я порвал с ним все связи, хотя Кланц ни в чем не признался. И когда я вернулся в Морунген, я должен был искать доказательства! Но не мог заставить себя спуститься в тот рудник. Потому что догадывался, что там найду, и это окончательно подтвердит мои подозрения, — он тяжело покачал головой. — Я все откладывал… вел себя как трус.
— Трусы не спускаются в подземелье, рискуя жизнью, чтобы спасти потерявшуюся нищую девчонку. Не кидаются на человека, который грозит пистолетом. И не уничтожают свое живое сердце, чтобы прервать цепь преступлений. Которые совершались вовсе не ради науки, а ради наживы и тщеславия.