Николь насупилась. Она уже пожалела, что сболтнула про священника. Но очень уж она разозлилась, когда брюхатая Катрин прыгнула с моста и утонула, а отец Годфри отказался отпевать ее – мол, самоубийцам не положено.
Самоубийца? Вот еще! Уж ему ли, жирному распутнику, не знать, что дурочка Катрин даже не понимала, что такое распрощаться с жизнью. Наверняка углядела в тине рыбку и решила, что перед ней серебряная монетка, вот и нырнула с моста.
– Всего доброго, месье. – Николь взялась за ручку двери. – И простите меня.
– Моя жена умерла, рожая нашего первенца, – в спину ей проговорил Венсан Бонне.
Девочка остановилась и изумленно взглянула на него. Никто никогда не слышал от лекаря о его прежней жизни.
– Я сирота, вырос при монастыре, оттуда и мое ремесло. Нас учили, как принимать роды. Только это не помогло. С тех пор…
Бонне оборвал свою речь.
Николь вскинула голову:
– Да простит меня господь, но Хромой Ганс – дурной человек. У него только одно на уме. Он свел бы Матильду в могилу. Вы спасли ее.
– Ты никому не сболтнешь об этом?
Николь покачала головой.
– Я умею молчать, месье. Хотя, может, по мне этого и не скажешь.
Тогда-то она и увидела в первый раз, как смеется Венсан Бонне.
Разгорячившись от выпитого, маркиз без стеснения расстегнул ворот рубашки. Всем бросился в глаза мешочек, висевший на его груди.
– Ваш амулет? – с улыбкой спросила Алиса де Вержи.
Мортемар нежно провел пальцем по истертому шнурку, обвивавшему бычью шею.
– Внутри всего лишь горстка земли с моей родины. Матушка подарила мне его, когда я дал обет истреблять ведьм. Она считала, что он защитит меня от их проклятий.
– Ваша сыновняя почтительность делает вам честь, ваша светлость.
– Хвала господу, теперь мои земли очищены!
– Я слышал, ваша светлость, – вмешался Гуго, – что вы истребляете также и знахарок, не делая различия между ведовством и колдовством.
Маркиз пожал плечами:
– Пьер де Ланкр в своем труде «Примеры непостоянства злых духов и демонов» убедительно доказал, что ведьмы и ведуньи суть одно и то же. Все обвиняемые в суде сознались в колдовстве, наведении порчи и сношении с дьяволом.
За спиной Николь прошуршал подол.
– Посадить бы твою благородную задницу на стул, утыканный иглами, и послушать, как ты запоешь, – тихо проговорила старуха Бернадетта, почти не разжимая губ. – Вспомнишь не то что про дьявола – про сношения твоей неподмытой прабабки с дохлым мерином.
Какой только хулы не доводилось слышать Николь от одноглазой чертовки! Но в отношении господ она никогда не позволяла себе лишнего слова.
Скрывая изумление, девочка незаметно отступила назад и, поравнявшись с ключницей, украдкой взглянула на нее.
Бернадетта стала страшна. Ноздри ее раздувались, желваки ходили на потемневшем от ярости лице. Повязка задралась, приоткрыв слепой провал глазницы. Воздух со свистом вырывался сквозь узкую щель запавшего рта.
– Бернадетта! – Николь дернула ее за край юбки.
Старуха не отозвалась.
– Бернадетта!
В их сторону уже начали посматривать. Пока только слуги, но стоит графу или маркизу обратить на них внимание…
Острым кулачком Николь со всей силы ткнула в костлявый бок ключницы и замерла в ужасе от содеянного.
Бернадетта вздрогнула и вышла из забытья.
– Николь Огюстен, ты в своем уме?!
Даже ругаясь, старуха сохраняла лицо почти неподвижным – умение, которым владели лишь самые опытные слуги.
– Прости! – Девочка тщетно попыталась изобразить ровную улыбку, которая обманула бы окружающих. – Но ты… Ты испугала меня!
Бернадетта выхватила у проходящего мимо разносчика тарелку и сунула ее слуге, шедшему следом.
– Унеси это на кухню и скажи идиоту повару, чтобы напялил колпак на свою тупую башку. Иначе в другой раз его волосы слетят вместе с головой.
Тот бросил короткий взгляд на содержимое тарелки, поменялся в лице и, придушенно булькнув, умчался на кухню.
Николь потихоньку стала отступать, но старуха ухватила ее костистыми пальцами за запястье.
– Удар твоего кулака до сих пор отзывается в моих ребрах, – с угрожающей ласковостью проговорила она. – Ты чуть не пробила меня насквозь, как гнилой забор. Осел и тот лягнул бы нежнее.
– Умоляю, Бернадетта…
– Молодец, что сообразила сделать это.
Забыв, где они находятся, Николь выпучила глаза на старуху.
Должно быть, она ослышалась.
– Да не таращься на меня, козья отрыжка! – прошипела та. И поскольку Николь не пошевелилась, прибавила: – Шмель тебе в зад! Отвернись, кому сказано. Ах ты шмат мышиного дерьма! Да проснись же, дура ты пустобрехая, выскребыш подзаборный, чтоб тебе соплей подавиться!