И она продемонстрировала мне какую-то бумагу. Позже я узнал, что покойный муж госпожи Фрюлинг имел весьма обширные связи. Он был дружен с директором департамента образования, и последний, узнав от госпожи Фрюлинг мою историю, выдал ей письменное разрешение забирать меня к себе в любое свободное время, кроме ночного. Директор лицея тоже не возражал. Он был разумным и порядочным человеком и видел, в каком душевном состоянии я поступил к ним. Поговорив с госпожой Фрюлинг, он понял, что эта дама, возможно, сумеет излечить мою исковерканную душу, и не ошибся.
Но я всё ещё упрямился и сказал, что в три у нас обед, на что госпожа Фрюлинг с улыбкой ответила, что мы найдём, где перекусить.
Итак, не веря своему счастью, я опрометью кинулся переодеваться, и уже через несколько минут мы вышли из здания лицея.
Госпожа Фрюлинг наняла экипаж, и мы отправились в путь. Стояла тёплая ранняя осень, так называемое «бабье лето», верх экипажа был опущен, и я без устали любовался голубым небом, разноцветной осенней листвой, красивыми фасадами домов. Как давно я не испытывал этой простой радости!
34. Вторая фотография (продолжение). В зоопарке
Не буду тебе, Поль, подробно рассказывать про сам зоопарк, ты там бывал много раз, видел всех животных, и не хуже моего знаешь, как там всё устроено.
Скажу только, что этот день до мельчайших подробностей запечатлелся в моей памяти. Ведь именно с этого светлого, тихого и теплого осеннего дня началось возрождение во мне любви, доброты и радости.
Мы бродили от вольера к вольеру, глазели на животных (а я почти никого из них раньше не видел живьём), смеялись над их проделками (да, я, оказывается, ещё не разучился смеяться!), кормили, если это разрешалось. Должен тебе сказать, что король, беспокоясь как о животных, так и о посетителях, распорядился около каждого вольера поставить обученного служителя, который отвечал бы на вопросы, рассказывал о привычках и образе жизни своих подопечных и, если разрешалось, давал посетителям морковку, четвертинку капусты или специальный хлебец для угощения животных. Денег за это не брали, но у каждого вольера имелась копилка, на которой было написано, что собранные средства пойдут на корм для обитателей зоопарка. И госпожа Фрюлинг не пропустила ни одной копилки.
Ещё в самом начале нашего путешествия по зоосаду я попросил её не называть меня «ваше сиятельство». Ты знаешь, я до сих пор не люблю это обращение, потому что помню, при каких обстоятельствах получил титул. Пришлось разрешить так обращаться ко мне только Микельсу и его семье, иначе он бы очень расстроился, ты понимаешь.
Госпожа Фрюлинг спросила, как же лучше ко мне обращаться? Я немного задумался. У Шмерцев меня называли по имени, но это случалось очень редко. Представитель опеки звал меня «господин граф», а в лицее и учителя и учащиеся обращались ко мне по фамилии.
Поколебавшись, я попросил называть меня по имени.
– Но только с одним условием, – согласилась госпожа Фрюлинг. – Вы будете тогда называть меня «бабушка Генри». Так зовёт меня моя внучка, она на два года старше вас и сейчас очень далеко. Я скучаю по ней, и мне будет приятно, если меня будет называть бабушкой еще один человек. И вы действительно мне, как внук. Ваша мама была мне дочерью, пусть и крёстной, значит, вы вполне можете быть моим внуком.
Кажется, в тот день я так ни разу не назвал госпожу Фрюлинг по имени, что-то меня удерживало, наверное, те дикость и нелюдимость, которые я приобрёл в доме Шмерцев.
Часа через три я был настолько переполнен впечатлениями, что уже просто не мог больше ничего вместить, Заметив это, госпожа Фрюлинг предложила мне отдохнуть и посидеть в кафе.
Сейчас этого кафе уже нет на территории зоопарка, а жаль. Оно располагалось на круглой плавучей платформе посредине пруда с белыми и чёрными лебедями. Попасть на этот плавучий островок можно было только, пройдя по подвесному мостику. Мы сели за один из столиков, и бабушка Генри сделала официантке заказ. В то время мороженое было редкостью, потому что холодильников не было, но, как видно, в зоопарке был погреб со льдом, поэтому нам принесли разноцветные шарики мороженого в блестящих металлических креманках. Бабушка Генри попросила меня не торопиться и прибавила, что вовсе не хочет, чтобы я простыл, а она была бы в этом виновата. Но меня было не удержать. Я попробовал мороженое, наверное, впервые в жизни, и угощение исчезло мгновенно. Я даже попросил добавку, и передо мной оказалась новая порция. К счастью, здоровье у меня было хорошее, и я не простудился.
Потом я отошёл к краю платформы и стал любоваться на лебедей, плавно и величаво скользящих по зеркальной воде, которая отражала небо и казалась его продолжением. И вот, глядя на эту картину, я вдруг, неожиданно для себя самого, заплакал. И не просто заплакал, а беззвучно зарыдал. Бабушка Генри, наблюдавшая за мною от нашего столика, сразу же оказалась рядом. Она обняла меня, прижала к себе и тихо шептала: