– Что ты, папа, – поспешил возразить Поль, – я всегда считал, что мужчина должен быть сдержан в проявлении чувств. Я, наоборот, чересчур эмоционален, и постоянно стараюсь себя одергивать…
– У каждого человека свой характер. Что, конечно, не исключает того, что над своими недостатками надо работать.
Но я продолжу. Конечно, я не могу сейчас рассказать тебе о тех почти десяти годах, когда каждый свободный день я проводил под гостеприимным кровом бабушки Генри. Закончилось детство, прошло отрочество, наступила юность. Уже был недалёк тот день, когда я, наконец-то должен был получить самостоятельность. Я строил грандиозные планы: переехать в свой дом, купить автомобиль (тогда они всё чаще встречались на улицах, и я буквально бредил ими), съездить в замок, и, если возможно, найти Микельсов (я бы почти забыл про них, но бабушка Генри мне всё время о них напоминала). К тому же, я заканчивал обучение в лицее, и мне предстояло поступление в университете. Жизнь рисовалась мне исключительно в розовых тонах.
Огорчало меня только состояние здоровья госпожи Фрюлинг. Нет, она не болела, а как-то таяла. А, может быть, и болела, но не в её характере было огорчать окружающих своими жалобами. Часто бабушка Генри с улыбкой говорила извиняющимся тоном:
– Что-то я сегодня совсем разленилась, хочется полежать в постели.
Между тем, голова её была совершенно ясной, память не подводила, и на исхудавшем бледном лице светились совершенно молодые глаза. Мы много разговаривали, иногда я читал вслух (зрение её ослабело), а после мы беседовали о прочитанном. Всё так же интересовалась бабушка Генри моими делами в лицее.
Однажды она сообщила мне, что скоро приедет её сын с семьёй.
– Я попросила их приехать. Хочу, чтобы они были рядом, когда ЭТО случится.
Мы с Летицией поняли, что значит ЭТО, и с жаром принялись её уверять, что она ещё долго проживёт.
Но бабушка Генри покачала головой:
– Я чувствую. И поверьте, это вовсе не так страшно, если человек прожил свою жизнь до конца, если у него чиста совесть и, если рядом любимые и любящие люди. Я верю, что с ними меня не сможет разлучить и смерть. А когда-нибудь мы снова встретимся с теми, кого любили, чтобы больше никогда не расставаться.
Через несколько дней, действительно, приехали её сын, невестка и внучка. Но не только. Внучка (ей уже исполнилось девятнадцать лет) привезла с собой своего жениха. Бабушка Генри была счастлива. Жених ей понравился, и она благословила молодых. Так среди самых близких людей провела она свои последние дни. Меня она тоже просила приходить как можно чаще. Директор лицея уважал бабушку Генри, и разрешил мне навещать её каждый вечер.
Все собирались вокруг постели госпожи Фрюлинг и беседовали. Она с интересом слушала рассказы сына о его работе, о той далёкой стране, где они жили, и где ей самой не пришлось побывать. После одного из таких вечеров я вернулся в пансион и лёг спать. А рано утром меня разбудил стук в дверь. Бальтазар доложил, что ко мне пришла посетительница. Это была заплаканная Летиция. Она, задыхаясь от слёз, сообщила, что бабушка Генри скончалась той ночью во сне.
Потом наступили печальные дни похорон, дни прощания. Госпожа Фрюлинг упокоилась рядом со своим супругом, и только сейчас я понимаю, как ей не хватало его в последние годы её жизни. Теперь они были вместе.
После заупокойной службы я вернулся в пансион. Через два дня меня снова навестила одетая в траур Летиция. Она сообщила, что в полдень будет оглашение завещания, и я обязательно должен на нём присутствовать. Я, было, хотел отказаться, но Летиция сказала, что так хотела бабушка Генри, и я обещал быть.
Госпожа Фрюлинг не забыла в своём завещании никого. Основное имущество она, конечно, оставила своим родным. Какая-то то часть средств была завещана благотворительным фондам. Своей верной Летиции она приобрела небольшой, но очень уютный домик с полной обстановкой, где та и прожила последние годы с семьёй своей старшей дочери. Кроме того, ей было назначено ежегодное денежное пособие, позволявшее вести безбедную жизнь.
К моему удивлению, я тоже был упомянут в завещании. Бабушка Генри оставила мне кабинетный мебельный гарнитур, когда-то заказанный господином Фрюлингом в Индии. Ты хорошо его знаешь, Поль. Бабушка Генри написала в завещании, что верит в то, что я буду заниматься наукой, поэтому мне пригодятся и письменный стол, и книжные шкафы, и удобное кресло.