Альма не поняла ни словечка и, не спуская глаз с женщины, продолжала призывно поскуливать.
— Вось бяда, — повторила селянка, вспомнив, как ранним утром над полем кружил самолёт и раздавались пулемётные очереди. Наверное, стреляли по циркачам, которые выступали вчера на площади, а ночевать остались в палатке на поле. Пойти и проверить, что с ними случилось, ни она, ни кто-нибудь из соседей не решился, всё утро просидели по подвалам, хотя их село не бомбили, как то, возле которого находился аэродром и где квартировали лётчики. Потом, несмотря на сильный страх (было слышно, как идёт бой на границе, да и самолёты всё летели и летели нескончаемым строем, наполняя воздух жутким гулом), пришлось выйти: успокоить и подоить коровушку — единственную живность в её одиноком вдовьем хозяйстве, не считая пса Полкана, но тот забился в будку и к миске не притронулся…
— Пачакайце! (Подожди!) — коротко бросила она овчарке. Увидев, что всё ещё держит в руке траву, отбросила пучок в сторону и поспешила к дому…
Глава 15. Снова неизвестность
«Пачакайце, пачакайце…» — пока Альма пыталась разгадать смысл таинственной команды, женщина вернулась, неся в руках кувшин. «Сыщица» тут же определила, что внутри молоко. Для собаки или кота это было бы хорошим лекарством, может, и для человека сойдёт…
— Якія прыгожыя (Какие красивые), — проговорила женщина, увидев рядом с раненым белоснежных пуделей и окончательно утвердившись в мысли, что в бурьяне лежит цирковой артист. Юв и Гал по одобрительному тону селянки догадались, что их похвалили. И исподтишка посмотрели на Альфа и Рола — не обиделись ли лохматые приятели, что им не досталось комплиментов.
Чудодейственный запах тёплого парного молока, горячие языки Юва и Гала на лице и беспрестанные причитания пожилой женщины заставили раненого очнуться и тут же громко застонать.
— Пацярпі, пацярпі, мілок, — ласково обратилась к нему селянка, — выпі вось малачка (Потерпи, потерпи, милок. Выпей вот молочка). — Она поднесла кувшин к губам мужчины, и тот сделал пару судорожных глотков. Молоко потекло по его подбородку и шее, заливая ворот рубашки, и Альма невольно сглотнула, сожалея о том, что пропадёт столько полезной вкуснятины. Впрочем, цирковые не позволили этому случиться, наперебой принявшись слизывать сладкие потёки, а заодно и окончательно приводить «дядю Вольдемара» в чувство.
— А цяпер давай паспрабуем ўстаць (А теперь давай попробуем встать). — Женщина отставила кувшин в сторону.
Раненый попытался сесть, опираясь на протянутую ему руку, но боль, видимо, оказалась нестерпимой, и он снова бессильно опустился на траву.
— Вось бяда, — вздохнула селянка. — Паклікаць бы каго ў дапамогу, ды ўсё пахаваліся (Вот беда. Позвать бы кого на подмогу, да все попрятались).
Альма опять не поняла сказанного, но сообразила, что одной женщине, к тому же пожилой, не справиться. «Сыщица» ухватила раненого за край штанины на здоровой ноге и сделала вид, что собирается его тащить.
— Прынясу покрыва (Принесу покрывало), — согласно покивала головой селянка и поспешила назад, прихватив кувшин. По булькнувшему внутри содержимому Альма и цирковые догадались, что молока осталось не меньше половины. Они проводили кувшин грустными взглядами, а их голодные желудки обиженно заурчали.
Из дома женщина принесла расшитую красными узорами плотную ткань. Расстелив её рядом с раненым, она помогла тому повернуться сначала на бок, а затем лечь лицом вниз на покрывало. Кусая губы, чтобы не кричать от боли, мужчина выполнил этот нехитрый манёвр и затих.
— Як бы не памёр (Как бы не помер), — торопливо пробормотала селянка и, взявшись руками за край полотна, обратилась к Альме и пуделям: — Ну давайце дапамагайце (Ну, давайте помогайте).
Те с готовностью вцепились в покрывало и, пятясь, потянули на себя. Ткань заскрипела, но не порвалась. Медленно, рывками им удалось дотащить раненого до незагороженной секции в заборе, видимо служившей «калиткой» для выхода в поле. «Дядя Вольдемар» несколько раз приходил в себя и пытался помогать, руками отталкиваясь от земли, но быстро выдыхался.
Селянка его урезонивала:
— Ты, сынок, лепш ляжы смірна (Ты, сынок, лучше лежи смирно).
Расстояния между грядками в огороде были довольно узкими, и Альма, Юв и Гал заколебались, не зная, как не повредить кусты, торчавшие из рыхлой земли.
— Ды наступайце, гасподзь з ёй, з бульбай. Нам бы яго да адрына дацягнуць (Да наступайте, бог с ней, с картошкой. Нам бы его до адрына дотащить), — поняла их сомнения пожилая женщина.
Восприняв её тон как разрешительный, собаки продолжили пятиться, с некоторым смущением прислушиваясь, как с хрустом гибнут нежные стебли.
Под деревянным навесом женщина занялась раненым: разрезала штанину и, щедро смочив рану спиртом (благо циркач снова был без сознания и не закричал от боли), перевязала ногу чистой тряпкой.
— Клічце сваіх, калі хто ў жывых застаўся, бо я не ведаю, што з ім далей рабіць (Зовите своих, а то я не знаю, что с ним дальше делать), — обратилась она к Альме, видимо считая овчарку главной среди обступивших её животных.
Альма и сама понимала, что первый этап спасения раненого завершён и нужно догонять цирковых, выполняя порученную ей миссию.
— Юв, Гал, захватите какую-нибудь его вещь, чтобы остальные догадались, что он жив, и вернулись за ним.
Пудели растерянно оглядели «дядю Вольдемара», не видя ничего, что можно было бы прихватить с собой.
— Берите ту тряпку, — указала Альма на пропитанный кровью кусок рубашки, использованный раненым для перевязки.
Юв и Гал уставились на страшный предмет, а потом перевели сконфуженный взгляд на овчарку.
— Вот неженки! — презрительно воскликнула «сыщица», которой в её нелёгкой работе помощницы следователя всякое приходилось видеть, и, зажав окровавленную повязку в зубах, помчалась к лесу.
Под деревьями царил сумрак, словно кто-то ненасытный сразу проглатывал солнечный свет, переступавший границу еловой чащи. Альма вдруг подумала, что впервые оказалась в таких диких местах, где вместо аккуратных асфальтовых или посыпанных гравием и хорошо утрамбованных дорожек есть только едва заметные тропки, оставленные, вероятно, любителями грибов и ягод. Всё-таки хорошо быть собакой с поразительным чутьём и уметь находить путь независимо от обстоятельств. Особенно хорошо — быть умной овчаркой. Она мысленно попросила прощения у своего беспородного друга и оглянулась на цирковых артистов.
Пудели великодушно пропустили вперёд себя котов, и те старались ни на шаг не отставать от Альмы. При этом они плотно прижимались боками друг к другу и двигались абсолютно синхронно, так что казалось, будто по узкой тропинке мчится двухголовый, двухвостый, восьмилапый зверь, к тому же чёрный и лохматый — прямо персонаж из фильмов ужасов (их иногда смотрел хозяин, ну и Альма с ним за компанию).
Юв и Гал белели ослепительным пятном. И если бы лесные обитатели не разбежались кто куда от непривычных страшных звуков, которые обрушила на них война, то непременно сбежались бы поглазеть на такое диво, не имеющее понятия о маскировке.
Запах тех, кого Альма стремилась догнать, становился всё сильнее. «Сыщице» он говорил не только о том, какое расстояние их разделяет, но и выдавал усталость, горе и отчаяние Людей. Альма ускорила бег, ведь у неё на хвосте «висели» хорошие новости, так необходимые сейчас этим страдальцам.
Юв, Гал, Альф и Рол тоже почувствовали близость своей семьи. Их нетерпеливое повизгивание и мяуканье далеко разнеслось по притихшему лесу и достигло ушей тех, кому предназначалось.
— О Господи! — У Валентины от счастья перехватило дыхание, и она лишь крепко прижала к груди руки, вглядываясь в ту сторону, откуда приближались голоса всех её четверых любимцев. Уцелели! Нашлись! Хорошо, что Аслан вместе с другими вещами принёс из палатки кошачьи корзинки — Альф и Рол так любят в них спать, да и нести котиков теперь есть в чём, ведь неизвестно, как долго продлится путь.