– На лбу она очень глубокая, – подытожил он. – Кое-где даже зияет лобная кость. Боль он испытал страшную. Почему они решили прежде всего изуродовать его?
– Потому что за моей лобной костью скрываются неугодные им мысли, – прошептал магистр Гарсия и криво усмехнулся. Свидетелям этого короткого разговора было не до улыбок.
– С этого момента я запрещаю тебе говорить, – решительно произнес Витус.
– Разговор как-никак отвлекает от боли.
– Ты врач или что-то в этом роде? – спросил Давид, вопреки своему имени самый рослый из братьев.
– Врач – это чересчур громко сказано. Но я знаю, как надо обращаться с магистром в его нынешнем состоянии.
– Что тебе сейчас необходимо?
Витус немного поразмыслил.
– Мне требуются лекарственные травы, жаропонижающие средства, материал для перевязки, свежая вода, прибор с горелкой, древесный уголь и еще много чего. А зачем тебе все это знать?
– А в какую сумму это, по-твоему, может обойтись?
– Понятия не имею. А если бы и знал, нам все равно этого не заполучить.
– Это как сказать... – Хабакук обменялся быстрым взглядом с Давидом. Тот в знак согласия опустил веки. Потом оба вопросительно посмотрели на Соломона. Все трое о чем-то быстро заговорили. И довольно быстро пришли к общему мнению.
– Извините нас! Мы скоро... – вежливо проговорил Хабакук.
Минуты две спустя он протянул Витусу монету в одну восьмую реала.
– Но где вы ее взяли? – вырвалось у юноши. Однако он тут же овладел собой. – Э-э... большое спасибо! Не знаю, что и сказать...
– Я думаю, сейчас самое время позвать Нуну. За деньги он готов достать что угодно... – мягко предложил Хабакук.
Некоторое время спустя хромой пришел.
– Чего вам? – проворчал он. – Жратву я вам уже приносил. – Он избегал смотреть в сторону магистра.
– Я хотел бы попросить вас принести нам лекарства, – вежливо сказал Витус. – Надо без промедлений помочь магистру Гарсия.
Нуну стоял посреди камеры, подбоченясь:
– Помощь заключенным оказывать запрещено. Разве что... с разрешения самого инквизитора!
Витус протянул ему монету.
– Это другое дело, – надсмотрщик поднял монету, чтобы лучше ее разглядеть. А потом сделал то, чего никто от него не ожидал: попробовал ее на зуб.
Они переглянулись, не веря глазам своим. А потом рассмеялись, сначала тихонько, толкая друг друга в бок, а потом уже, не стесняясь, начали покатываться от хохота.
– Pecunia non olet! – прошептал магистр.
Это понял один Витус и прыснул.
– А ну заткнитесь вы, свиньи! – колосс не понимал, над чем они смеются, но сообразил, что это связано с ним. Но самое важное Витус теперь знал.
– Для начала мне потребуется перо и лист бумаги, чтобы написать, что нужно. Городской аптекарь читать, конечно, умеет. И подберет все, о чем мы просим. А ты все эти снадобья и бинты принесешь сюда. Тогда посмотрим.
– И только-то? – скривил рот в ухмылке Нуну.
– Еще ты должен освободить меня от этого кольца в полу, а то я не смогу заняться больным.
– Это запрещено!
– Тогда все отменяется, отдавай монету обратно!
По лицу Нуну было видно, что он мучительно ищет выход. Денежку заполучить, конечно, хочется, но долг, долг!.. Победила жадность.
– Ну-ну, если по-другому ничего не выйдет, я тебя раскую. Только на время!
– Конечно, – согласился Витус.
На другой день Витус приступил к детальному осмотру магистра. Он был по-прежнему прикован к цепи, но мог вставать, делать несколько шагов в любую сторону и все проверить и пощупать, как говорится, собственными руками.
Магистр страдал от боли, но упорно просил, чтобы ему объясняли каждый шаг, предпринятый лекарем. Может быть, это отвлекало его от тягостных мыслей.
– Что это? – спросил он, когда Витус бросил в кипящую воду пригоршню семян.
– Льняное семя.
Магистр открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, однако Витус опередил его:
– Брось ты эти расспросы, магистр! Лучше тебе говорить поменьше! Я постараюсь объяснить, что к чему: рана у тебя на лбу – это сильнейший ожог. Иными словами, рана, в которой очень много жара. А жар, вызванный огнем, всегда таит в себе большую опасность. Из учения Галена о четырех соках следует, что жар лучше всего подавлять веществом, обладающим противоположным воздействием, в данном случае льняным семенем, потому что лен сам по себе представляет элемент тепла, но мягкого. Надо кипятить его в воде, а затем смочить полученной жидкостью платок. Этот платок следует положить на пышущую жаром рану, после чего лен вытянет из нее все ядовитые вещества и тем самым снимет жар.
– Звучит недурно, – кивнул больной. – Надеюсь, таким же окажется и воздействие компрессов, – и Витус с помощью Хабакука занялся израненным лицом магистра.
Семнадцать часов спустя, на рассвете другого дня, Витуса разбудил магистр.
– Мне кажется, дела идут на лад! – бодро воскликнул он.
– Надеюсь, ты не преувеличиваешь, – обрадовался Витус. Он взял больного за запястье. Некоторое время сосредоточенно молчал. Потом ощупал подмышки больного. Помрачнел. – Пульс у тебя учащенный, подмышки горячие. Боюсь, у тебя начинается жар.
– Но рана больше не болит так сильно.
– Это хорошо. Однако температуру надо сбить, не то ты очень ослабеешь.
– Делай все, что считаешь нужным. Кстати: мне до сих пор запрещено разговаривать?
– Ты все равно никаких правил не придерживаешься, – Витус слабо улыбнулся. – Вот, проглоти-ка сперва это!
– А что это такое?
– Успокоительная микстура, которая одновременно понижает температуру. Пока она подействует, можешь рассказать мне обо всем, что тебе довелось пережить.
Магистр выпил, зажмурил глаза, а потом ответил:
– Их не устраивает моя вера.
– Если это все, у них нет никакого права подвергать тебя таким зверским пыткам.
– Фу ты, ну ты! Право? Они называют правом только то, что их устраивает!
Магистр прикоснулся кончиками пальцев к ране, но тут все же отдернул их, испытав приступ пульсирующей боли.
– Пытки узаконены с тех пор, как его святейшество папа Иннокентий IV признал правомочность их применения. – Он произнес слова «его святейшество», будто сплюнул. – Это произошло в 1252 году, в самый черный день, с тех пор как Дева Мария подарила Господу Его Сына Единородного. Иннокентий, дьявол в облике человеческом, не только содержал на службе соглядатаев и шпионов, он даже заставлял судейских, которые вели следствие, выступать в роли священников-исповедников, чтобы из добровольных признаний несчастных свить веревку на их же шею. Но знаешь, Витус, что в этой истории самое страшное?
– Что?
– А то, что за триста лет ничего не изменилось.
– Да, мне уже приходилось слышать об этом – о пытках и разного рода истязаниях, которые церковь не только попускает, но и применяет сама. Слухи о том доходили и до Камподиоса, – Витус помолчал и продолжил: – Я не понимаю только одного: зачем церкви столько жертв? И почему они словно помешались на том, что, если человек не нищенствует, он непременно грешен. Ватикан же не страдает от бедности, у церкви богатств так много, что и вообразить трудно.
– Истина состоит в том, – начал магистр, постепенно успокаиваясь, – что изначально церковь действительно интересовали не земные блага, а чистота веры и ее проникновение в самые широкие слои народов разных стран. Именно поэтому западноевропейские рыцари в 1096 году отправились в Святую Землю, чтобы отвоевать у арабов Иерусалим. Сегодня мы называем эти события Первым крестовым походом...
Маленький ученый зевнул.
– Об остальном расскажешь мне завтра, – предложил Витус.
– Наверное, ты прав, – вопреки собственной привычке неожиданно легко согласился магистр.
Микстура свое действие оказала.
– Теперь он несколько часов проспит, – сказал Витус остальным. И вернулся к своим обязанностям. Поменял льняной компресс на лбу на корпию, которую ладонями разгладил так, что она крестообразно легла на рану магистра – и вдоль, и поперек лица. Потом взялся за иглу с ниткой и тщательно зашил края ран над корпией.