Он постарался вернуться к действительности:
– Вашим языком глаголет сатана. Вы безбожник! Признайтесь, наконец, в своей ереси! Да, скажите это, сделайте такое признание, и вы облегчите вашу душу, даже если и согрешили!
– Если бы я согрешил, я бы с радостью покаялся в этом на исповеди у вас. Но только в исповедальне, чтобы никого между нами не было, кроме Всевышнего. Точно так, как предусмотрено канонами Римской церкви. И вот еще что: все мы грешники, и вы тоже, ваше преосвященство, потому что вы – человек!
– Выходит, вы признаете, что согрешили?
– Не больше и не меньше, чем любой другой. А ваши обвинения меня не касаются, ни в чем подобном я не повинен. Я вам прямо и открыто говорю: я высоко ставлю таинство исповеди и время от времени исповедуюсь, но того греха, который вы мне вменяете в вину, на мне нет.
Игнасио откинулся на спинку кресла. Этот парень косвенно признался в том, что грешен. Для начала уже неплохо.
– Вы – грешник, и сами признаете это! – громко воскликнул он. – И если вы будете возражать мне, инквизитору Божьей милостью, вы впадете в еще более страшный грех. Сознайтесь, наконец, что вы вступили в союз с дьяволом, и вы сразу почувствуете облегчение.
– Я воспитан как католик по законам ордена цистерианцев. И каяться и сознаваться мне не в чем! Нет на мне вины!
– Речь идет о вашей бессмертной душе! Отрекитесь и покайтесь, слышите вы! Я ничего не имею против цистерианцев, однако ради всего святого – покайтесь и отрекитесь!
– Может быть, вы не имеете ничего против цистерианцев, но уж обязательно имеете что-то против францисканцев[14].
– Что я могу иметь против францисканцев? Я лично ничего против них не имею, хотя в изложении отдельных вопросов веры они и заблуждаются.
– Ваш орден вот уже около двух веков ведет с орденом францисканцев нескончаемые споры. Причем спор идет о вещах и понятиях, где различия между вами и францисканцами в глазах любого непредвзятого человека разнятся разве что на волосок.
– Не отвлекайтесь, подсудимый, сейчас суд выясняет лично вашу вину.
– А я говорю о духе и направлении, в котором здесь ведется дознание. Я утверждаю, что вы – типичное воплощение того малодушия и мелочных обид, духом которого пропитано все соперничество между вашим орденом и орденом францисканцев.
– Это вас ни в коей мере не касается. Вы только что сами признались, что вы – грешник.
– И добавил: «Не меньше и не больше, чем любой другой». Я упомянул мелочность и малодушие, говорил о трудноразличимом на глаз человеческом волосе. Я стою здесь перед вами не только потому, что вы склонны все трактовать и осуждать, как человек малодушный и мелочный. Приведу вам наглядный пример из истории вашего ордена, пример, которым вы, конечно, руководствуетесь во всей вашей деятельности: это запрет, которого в 1351 году добился доминиканский инквизитор Николаус Росселли от Папы Римского. В нем был отменен вердикт францисканского суда в Барселоне, содержавший весьма важное суждение. В вердикте было сказано, что кровь, пролитая Христом во время пыток, утеряла свою Божественную природу, поскольку она оказалась на земле.
– Какое отношение это имеет к тому, что вы, обвиняемый, – еретик? Однако, как бы там ни было, эта мера была не только уместной, но и в высшей степени необходимой. Все в Иисусе Христе – Божественной природы вне зависимости от того, где и когда человек может увидеть это воочию.
– Вот видите, вы рассуждаете точно так же, как двести лет назад ваш брат по ордену. Францисканцы возразили бы вам, что кровь, пролитая страдающим Христом, выставлена во многих местах для обозрения и поклонения верующих. Ее столько, сколько в одном теле содержаться не могло. Кто с уверенностью скажет, что эта кровь подлинная? Или нет?
– Повторяю, в Иисусе Христе все Божественного происхождения, это так же верно, как и «аминь» в церкви, – вернее быть не может.
– А где в Библии сказано, что это так? Назовите мне источник, на который вы ссылаетесь!
– У меня другие задачи!
– Вы просто не в состоянии сделать это, потому что в Библии этого не сказано! И где в Священном Писании есть упоминание о том, что крайняя плоть Иисуса Христа – Божественного происхождения? А тем не менее она почитается священной как в Латеране, так и в Королевской часовне во Франции! Она почитается как реликвия наряду со всем прочим: с кровью Христовой, с волосами из его бороды и с головы, вплоть до срезанных ногтей!
Дон Хайме звучно прокашлялся. На лбу у него образовалась глубокая складка – он явно был недоволен. Игнасио побледнел.
– Сатана, – пробормотал он. – Я узнал тебя, сатана! Изыди из этого слабого тела, изыди, изыди!
Витус отмахнулся от этих слов.
– То, что я говорю, не имеет к сатане ни малейшего отношения. Я только хотел показать вам, насколько бессмысленно двести лет кряду спорить о том, Божественного происхождения крайняя плоть или нет. Расщеплять тончайшие волоски – вот как я это называю! И именно этим вы постоянно занимаетесь во время допроса!
Игнасио совершенно овладел собой.
– Нуну, – сказал он, – уведи этого несчастного путаника. Отведи его в камеру пыток и займись им как следует. Пытай его до тех пор, пока он не признается, что предался дьяволу. Я вознесу молитву Всемогущему, чтобы это случилось как можно скорее, потому что тогда у него будет еще время покаяться и отречься.
– Не бывать этому! – воскликнул Витус. – До чего вы ограничены! Что я должен сделать, чтобы вы, наконец, поверили мне?!
– Отрекитесь, сын мой, – Игнасио слабо улыбнулся. – Скажите просто: «Да, я клянусь, что нечистый вселился в меня и овладел мною, и да поможет мне Бог!»
– В сотый раз повторяю: мне не в чем каяться и не от чего отрекаться. Я всего лишь...
– Ну, пошли, лекарь-еретик!
– Не от чего мне отрекаться и не в чем каяться! Господи, если Ты есть на небе, даруй этим ослепленным способность здраво мыслить и рассуждать!
Игнасио обратился к отцу Алегрио:
– Вы сопроводите Нуну и обвиняемого до пыточной камеры. Я хочу, чтобы вы отправились туда прямо сейчас, – он ненадолго задумался. – Сейчас время обеда. Если вы голодны, распорядитесь принести вам еду из тюремной кухни. Пытку начнете после обеда и продолжайте до самой полуночи. Мы с алькальдом появимся в условленное время, чтобы присутствовать при телесном наказании в качестве представителей светской и духовной власти.
Он поднялся с места.
– Могу ли я считать, дон Хайме, что вы согласны со сделанными мной распоряжениями?
– Можете быть в этом уверены, – ответил алькальд.
НАДСМОТРЩИК НУНУ
Вот это – винт для зажимания больших пальцев. Еретик кладет большой палец на металлическую плиту, усеянную шипами, а сверху на нее опускается точно такая плита, но уже с выемками для шипов. Верхнюю плиту я с помощью винта опускаю все ниже и ниже, пока она не накроет большой палец и не раздавит его. Если еретик и тут не признается, я могу ударить по ней молотком, чтобы кровь так и брызнула. Понял, доктор-еретик?
– Я могу идти и сам, Нуну!
– Ничего ты не можешь, я все делаю, как положено! – Нуну схватил Витуса своей ручищей за шиворот и перед каждым своим шаркающим шагом подталкивал его вперед, а потом, когда подтягивал к искалеченной ноге здоровую, дергал арестанта на себя так, что тот чуть не падал, опять толкал и опять дергал его на себя...
– Разговаривать с обвиняемым запрещено! – резко крикнул отец Алегрио.
– Я ведь ничего такого не сказал, святой отец! – пробубнил колосс.
14
Францисканцы – члены нищенствующего ордена, основанного в Италии 1207-1209 гг. Франциском Ассизским. Наряду с доминиканцами ведали инквизицией.