Ларсан повернул голову на шум коляски, подъезжавшей со стороны замка. Мы узнали кабриолет, который недавно увез с вокзала судебного следователя и его секретаря.
— Вы хотели поговорить с господином Дарзаком, — заметил Ларсан, — вот он.
Кабриолет уже подъехал, и сидевший в нем Робер Дарзак попросил Ларсана открыть ворота, но тут он узнал меня и поинтересовался, что нас привело в Гландье в столь трагический момент. Он был чрезвычайно бледен, и лицо его выражало бесконечное горе.
— Лучше ли мадемуазель Станжерсон? — поинтересовался я.
— Да, — ответил Дарзак, — ее, возможно, спасут, она должна быть спасена…
Он не прибавил «или я умру», но я почувствовал, что эти слова едва не сорвались с его уст.
Тут вмешался Рультабиль:
— Вы торопитесь, сударь, но мне просто необходимо с вами поговорить. У меня есть для вас важное сообщение.
Его перебил Ларсан.
— Могу я оставить вас? — спросил он Дарзака. — У вас есть ключ, или дать вам мой?
— Спасибо, ключ есть, — ответил Дарзак, — я запру ворота.
Ларсан повернулся и быстро пошел в сторону замка, который возвышался в нескольких сотнях метров от входа.
Робер Дарзак, выражавший явные признаки нетерпения, нахмурил брови. Я представил Рультабиля как моего друга, но, узнав, что молодой человек журналист, Дарзак бросил на меня взгляд, полный упрека, извинился и, сославшись на необходимость через двадцать минут быть на вокзале в Эпиней, хлестнул лошадь.
К моему глубокому удивлению, Рультабиль успел перехватить узду, остановил маленький экипаж и произнес следующую фразу, лишенную для меня всякого смысла:
— Дом не потерял своего очарования, а сад — своего блеска.
Услышав эти слова, Дарзак отшатнулся. Побледнев еще сильнее, он с ужасом уставился на молодого человека и немедленно выскочил из коляски.
— Пойдемте, — пробормотал он и вдруг с яростью повторил, — да пойдемте же, наконец!
Он направился к замку, Рультабиль следовал за ним, ведя лошадь. Я что-то сказал Дарзаку, но он мне не ответил. Я посмотрел на Рультабиля — он, казалось, не видел меня.
VI. Под сенью дубовой рощи
Мы приближались к замку, старая башня которого была связана с частью строения, полностью законченного во времена Людовика XIV. Здесь находился главный вход. Я никогда не видел ничего столь оригинального, быть может, даже безобразного по своей архитектуре, как эта необычная смесь исчезнувших стилей. Зрелище одновременно чудовищное и захватывающее.
Два жандарма прогуливались перед маленькой дверью, ведшей в первый этаж башни. Мы скоро узнали, что в этом помещении, которое когда-то служило тюрьмой, а сейчас просто кладовкой, заперли привратников Бернье.
Робер Дарзак через большие двери провел нас в современную часть замка. Рультабиль, передавая лошадь и коляску слуге, не спускал глаз с Дарзака. Его взгляд не отрывался от черных перчаток на руках профессора.
В маленькой, обставленной старинной мебелью гостиной Дарзак резко повернулся.
— Говорите, сударь, — надменно обратился он к Рультабилю, — что вам угодно?
— Пожать вашу руку, — ответил молодой репортер с не меньшим высокомерием.
— Что это значит? — отшатнулся Дарзак.
Мне вспомнился след окровавленной руки на стене Желтой комнаты и я понял, что мой друг подозревает в ужасном преступлении именно Дарзака.
Я смотрел на Робера Дарзака, обычно столь гордого и надменного, не понимая его странного смущения.
— Вы друг Сэнклера, — наконец произнес он, — который оказал мне большую услугу, и я не вижу причин отказывать вам в рукопожатии.
Рультабиль не принял поданной руки и ответил с беспримерной дерзостью:
— Сударь, я провел несколько лет в России и приобрел там обыкновение никогда не пожимать руку в перчатке.
Мне показалось, что профессор Сорбонны не сможет подавить охватившей его ярости, однако он все-таки снял перчатки и показал свои руки. На них не было ни единой царапины.
— Вы удовлетворены?
— Нет, — ответил Рультабиль и обратился ко мне: — друг мой, оставьте нас одних на некоторое время.
Я поклонился и вышел, удивленный всем, что увидел и услышал, и не понимая, почему Робер Дарзак не выставил за дверь моего дерзкого, несправедливого и глупого друга, ибо в ту минуту меня возмутили подозрения Рультабиля, которые привели к этой нелепой сцене.
Я прогуливался перед замком около двадцати минут, пытаясь связать воедино отдельные события сегодняшнего утра, но мне это не удавалось. Неужели журналист действительно считал Робера Дарзака преступником? Как можно даже предположить, что человек, который через несколько дней собирался жениться на мадемуазель Станжерсон, проник в Желтую комнату, чтобы убить свою невесту! К тому же по-прежнему оставалось неясным, как этот некто покинул Желтую комнату, а до тех пор, пока подобная тайна не будет объяснена, никого нельзя подозревать. Наконец, что означает эта бессмысленная фраза, которая все еще звучала в моих ушах: «Дом не потерял своего очарования, а сад — своего блеска». Мне хотелось поскорее остаться наедине с Рультабилем и расспросить его.