6. Большой единственный камин павильона, который служит для лабораторных опытов.
Имея этот план и пояснения к нему, читатели, для того чтобы добраться до истины, знают теперь ровно столько же, сколько знал и Рультабиль, переступая порог павильона.
Перед тем как подняться по трем ступенькам к двери, Рультабиль внезапно остановился.
— А какова причина этого нападения? — спросил он.
— Для меня нет никаких сомнений, что негодяй пытался совершить гнусное преступление, — ответил Дарзак, — на груди и на шее мадемуазель Станжерсон следы пальцев и глубокие царапины. Врачебная экспертиза утверждает, что они были нанесены рукой, оставившей на стене кровавый отпечаток. Огромной рукой, которая не влезла бы в мою перчатку, — добавил он с горькой улыбкой.
— А не могла ли сама мадемуазель Станжерсон коснуться стены в момент падения и оставить на ней увеличенный след? — перебил я.
— На руках несчастной не было ни капли крови, когда ее подняли с пола, — ответил Дарзак.
— Существует предположение, — снова вмешался я, — что сама мадемуазель Станжерсон вооружилась револьвером дядюшки Жака и могла ранить нападавшего в руку. Она кого-нибудь опасалась?
— Возможно…
— А вы никого не подозреваете?
— Нет, — ответил Дарзак и посмотрел на Рультабиля.
— Видите ли, мой друг, — обратился ко мне журналист, — вам следует знать, что револьвером в целях самообороны воспользовалась потерпевшая, но известно также и то, чем орудовал преступник. Это кастет, как мне сказал господин Дарзак. Почему господин Марке окружает этот кастет такой тайной? Вероятно, желая облегчить поиски агентам полиции, которые ищут его владельца среди парижских подонков. Впрочем, разве можно предположить, что происходит в голове судебного следователя, — усмехнулся Рультабиль.
— Значит, этот кастет был найден в Желтой комнате? — спросил я.
— Да, — ответил Дарзак, — у подножия кровати. Но умоляю вас — ни слова господину Марке, он требует тайны. Это здоровенный кастет, верхнее звено которого еще красно от крови мадемуазель Станжерсон. Кастет, безусловно, уже побывал в деле, по крайней мере, так полагает господин Марке, отправивший его в парижскую лабораторию на анализ. Он предполагает найти на нем не только свежую кровь последней жертвы, но и следы предыдущих преступлений.
— Кастет в руках опытного преступника страшное оружие, — сказал Рультабиль, — пожалуй, более надежное и опасное, чем тяжелый молоток.
— И негодяй доказал это, — печально кивнул Дарзак, — удар пришелся по голове. Форма звена кастета полностью соответствует ране, и она безусловно оказалась бы смертельной, но, вероятно, именно в момент удара прогремел выстрел, и убийца был задет пулей. Раненный в руку, он выронил кастет и бежал; к несчастью, удар уже успел достичь цели, и мадемуазель Станжерсон едва не была убита, после того как ее чуть было не задушили. Если бы она ранила нападавшего первым выстрелом, то без сомнения избежала бы удара кастетом, должно быть, она просто слишком поздно схватилась за оружие. В процессе борьбы револьвер, вероятно, отклонился, и первая пуля ушла в потолок, а цели достиг только второй выстрел.
Дарзак постучал в дверь павильона. Признаюсь, мне не терпелось попасть на место происшествия, и, хотя разговор о кастете был необычайно интересен, но я просто сгорал от нетерпения, видя, что наша беседа продолжается, а дверь павильона остается закрытой.
Наконец она отворилась, и на пороге показался человек, в котором я без труда узнал дядюшку Жака. Ему было уже около шестидесяти. Длинная седая борода, седые волосы, берет, поношенный коричневый бархатный костюм и деревянные башмаки. Вид неприветливый и ворчливый, однако, увидев Дарзака, он улыбнулся.
— Это друзья, — просто сказал наш провожатый, — в павильоне никого нет?
— Мне приказано не пускать ни единого человека, господин Робер, но, конечно, приказ не касается вас. И почему, собственно, не пускать? Они уже видели все, что можно было увидеть, эти господа полицейские. Все зарисовали, всех допросили…
— Извините, дядюшка Жак, один вопрос раньше всего прочего, — вмешался Рультабиль.
— Говорите, молодой человек, и если я смогу вам ответить…
— Ваша хозяйка носила в этот вечер волосы, спущенные на лоб?
— Нет, сударь, она никогда не носила такую прическу, ни в тот вечер, ни в другие дни. Волосы были, как всегда, зачесаны наверх, и весь ее прекрасный лоб, чистый, как лоб новорожденной, был открыт.
Рультабиль что-то недовольно проворчал и принялся осматривать вход. Замок действительно был английский, и открыть дверь без ключа было практически невозможно.