– Ага, вот и он! – вдруг донесся до меня его шепот.
С перекошенным лицом, не выражавшим ничего, кроме дикой злобы и ненависти, он словно приклеился к окну, устремив взгляд на дорогу. Я и слова не успел вымолвить, как Рультабий, бросив свой омлет, уже присоединился к хозяину, стоявшему у окна. Я последовал примеру друга.
Мужчина в зеленом вельветовом костюме и в круглой фуражке того же цвета преспокойно шагал по дороге, раскуривая трубку. На плече у него висело ружье, и в каждом его движении сквозили едва ли не аристократическая свобода и непринужденность. Незнакомцу было лет сорок пять. В усах и волосах проглядывала седина. Он был отменно красив. И носил пенсне. Поравнявшись с харчевней, он, казалось, засомневался, раздумывая, войти ему или нет, затем, бросив взгляд в нашу сторону и сделав несколько затяжек, тем же беспечным шагом двинулся дальше.
Мы с Рультабием взглянули на хозяина. Его сверкающие глаза, сжатые кулаки, дрожащие губы яснее ясного свидетельствовали о бушевавших в его душе страстях.
– Хорошо сделал, что не вошел сегодня, – просвистел он.
– Кто это? – спросил Рультабий, взбивая омлет.
– «Зеленый человек»! – проворчал владелец харчевни. – Вы его не знаете? Тем лучше для вас. Знакомство незавидное… Ну а вообще-то это лесник господина Станжерсона.
– Похоже, вы его не слишком-то жалуете? – осведомился Рультабий, выливая омлет на сковородку.
– Да его здесь, сударь, никто не любит. Заносчив больно. Похоже, раньше у него было состояние, вот он и злится на всех, кто видит, что теперь ему приходится быть в услужении, чтобы заработать себе на жизнь. Ведь что такое, в конце концов, лесник? Обыкновенный слуга, и только – разве не так? Но честное слово, глядя на него, можно подумать, будто это он хозяин Гландье, будто все эти земли и леса принадлежат ему. Он ни за что не позволит какому-нибудь бедняге позавтракать куском хлеба на траве – как же, трава-то ведь его!
– Он заходит к вам иногда?
– Слишком часто. Но я заставлю его понять, что его личность мне не по душе. Какой-нибудь месяц назад он и знать меня не желал. Харчевня «Донжон» для него как бы не существовала! Времени у него, видите ли, не было! А все дело в том, что он ухаживал тогда за хозяйкой «Трех лилий» в Сен-Мишель. Теперь же, когда милые, видно, поссорились, он ищет, где бы ему досуг скоротать. Волокита, распутник – словом, прескверный тип… Не найдется ни одного порядочного человека, который привечал бы его, этого юбочника! Да взять хотя бы сторожа и его жену из замка – они терпеть не могли этого «зеленого человека»!
– Значит, сторож и его жена, по-вашему, честные люди, сударь?
– Называйте меня «папаша Матье»… Так вот, сударь, они люди честные, это так же верно, как то, что я зовусь Матье.
– Да, но их ведь арестовали.
– Ну и что из этого следует? Впрочем, не хочу вмешиваться в чужие дела…
– А что вы думаете о покушении?
– О покушении на бедную мадемуазель? Хорошая у нас хозяйка, ничего не скажешь, здесь ее все любили. Что я об этом думаю?
– Да, что вы об этом думаете?
– Ничего… и много всего… Но это никого не касается.
– Даже меня? – настаивал Рультабий.
Хозяин харчевни глянул на него искоса, буркнул что-то, потом все-таки промямлил:
– Даже вас…
Омлет был готов, мы сели за стол и молча принялись за еду, но тут входная дверь отворилась, и на пороге показалась опиравшаяся на палку старая женщина, в лохмотьях, с трясущейся головой и седыми волосами, растрепанными космами падавшими на ее перепачканный сажей лоб.
– Ну наконец-то, матушка Молитва! Долгонько же мы вас не видели, – сказал хозяин.
– Я очень хворала, чуть было не померла, – ответила старуха. – Нет ли у вас, случаем, каких-нибудь объедков для Божьей твари?
И она переступила порог харчевни, а следом за ней вошел огромный кот – я даже не подозревал, что существуют такие большие коты. Тварь глянула на нас и испустила такое отчаянное мяуканье, что у меня мурашки побежали по спине. Никогда в жизни не слыхивал я столь отвратительного, мрачного крика.
Словно привлеченный им, за старухой вошел «зеленый человек». Он поздоровался с нами, приложив руку к своей фуражке, и уселся за соседний стол.
– Дайте мне стакан сидра, папаша Матье.
Едва «зеленый человек» переступил порог, папаша Матье так и вскинулся навстречу вновь прибывшему, однако, сдержав себя, ответил:
– Сидра больше нет, последние бутылки я отдал этим господам.
– Тогда дайте мне стакан белого вина, – не выразив ни малейшего удивления, попросил «зеленый человек».