Тем временем началось знаменитое дело Желтой комнаты, которое должно было выдвинуть его в ряды лучших репортеров и сделать его лучшим полицейским всего мира, – впрочем, теперь это двойное качество никого не удивляет, если принять во внимание, что уже тогда ежедневная пресса начала претерпевать изменения, превращаясь в то, чем стала ныне, – в хронику преступности. Люди мрачного склада ума могут сетовать по этому поводу сколько угодно, я же полагаю, что это отрадный факт. Ибо никакое оружие, будь то общественное мнение или что другое, никогда не окажется лишним в борьбе с преступностью. И на это мрачные умы не преминут возразить, что, мол, рассказывая о преступлениях, пресса тем самым как бы поощряет их. Что поделаешь? Есть люди – не правда ли? – которых никогда не переспоришь…
Итак, стало быть, Рультабий явился ко мне в то утро, а именно 26 октября 1892 года. Он раскраснелся еще больше обычного, глаза у него горели, и весь он был охвачен необычайным волнением. Руки у него дрожали, когда, размахивая свежим номером «Матен», он крикнул мне:
– Ну как, мой дорогой Сенклер?.. Вы прочли?
– О преступлении в Гландье?
– Да! «Желтая комната»… Что вы об этом думаете?
– Гм, я полагаю, что это проделки дьявола или Божьей твари. Во всяком случае, преступление совершил кто-нибудь из них.
– Будьте серьезны, прошу вас.
– Так вот, признаюсь вам, что я не очень-то верю в преступников, которые проходят сквозь стены. На мой взгляд, папаша Жак напрасно оставил после себя преступное оружие, а так как он обитает над комнатой мадемуазель Станжерсон, архитектурная операция, которую предполагает начать сегодня судебный следователь, даст нам ключ к загадке, и мы в скором времени узнаем, при помощи какого естественного трапа или потайной двери этот «славный» человек смог ускользнуть, чтобы затем сразу же вернуться в лабораторию к господину Станжерсону, так ничего и не заметившему. Ну что вам еще сказать? Это одна из гипотез, не более!
Рультабий сел в кресло, закурил трубку, с которой никогда не расставался, и несколько минут безмолвствовал, пытаясь, вероятно, обуздать снедавшее его лихорадочное возбуждение, и только потом решил заклеймить меня презрением.
– Молодой человек! – произнес он тоном, исполненным такой прискорбной иронии, что я даже не стану пытаться передать ее вам. – Молодой человек… вы адвокат, и я нисколько не сомневаюсь в вашем таланте, который позволяет вам оправдывать виновных. Но представим себе, что в один прекрасный день вы вдруг станете судьей. С какой же легкостью вы будете осуждать безвинных людей!.. У вас воистину талант на это, молодой человек. – Он опять затянулся трубкой, потом продолжал: – Никакого трапа не найдут, и тайна Желтой комнаты день ото дня будет казаться все более непроницаемой. Вот почему она так заинтересовала меня. Судебный следователь прав: такого странного преступления никто и никогда еще не видывал…
– У вас есть какая-нибудь идея относительно того, каким способом убийце удалось скрыться? – спросил я.
– Никакой, – ответил Рультабий. – Пока – никакой… Но вот что касается револьвера, например… Револьвером убийца не пользовался…
– А кто же им пользовался, бог ты мой?
– Как кто? Конечно, мадемуазель Станжерсон…
– Я больше ничего не понимаю, – растерялся я. – Вернее, никогда не мог понять…
Рультабий пожал плечами:
– Вы ничему особо не удивились, прочитав статью в «Матен»?
– Да нет… Мне все показалось одинаково странным…
– Ну как же! А дверь, запертая на ключ?
– Это единственное правдоподобное место во всем рассказе…
– Да что вы! А задвижка?
– Задвижка?
– Задвижка, на которую была заперта дверь изнутри. Представляете, какие меры предосторожности приняла мадемуазель Станжерсон! На мой взгляд, у мадемуазель Станжерсон имелись все основания кого-то бояться, поэтому она и пошла на такие меры. Мало того, она даже взяла револьвер у папаши Жака, не сказав ему об этом. Наверняка она не хотела никого пугать, а главное – не хотела беспокоить своего отца… То, чего опасалась мадемуазель Станжерсон, случилось, и она стала защищаться, началась баталия, и мадемуазель Станжерсон довольно ловко воспользовалась револьвером, ранив убийцу в руку, – этим-то и объясняется кровавый отпечаток мужской руки на стене и на двери, мужчина, видимо, пытался чуть ли не ощупью добраться до выхода и бежать; и все-таки стреляла она недостаточно быстро, потому что это не спасло ее от страшного удара, который пришелся ей по правому виску.