— Теория очень интересная, — прошептал лаборант, поколебленный в своем скептицизме.
— И грандиозная! — воскликнула молодая девушка, упивавшаяся словами ученого. — Она открывает неизмеримые горизонты!
— Возможно... — согласился профессор с заметным смущением: — Признаюсь, у меня не хватило постоянства. Занявшись этой проблемой, глубокой, как пропасть, я отступил. Закружилась голова. Я рано или поздно вернусь к этим работам. Как раз в поисках за доказательствами, я наткнулся на поразительную вещь. Я бы не решился говорить перед посторонними о своем новом открытии, которое еще далеко не доведено до конца, но вам я принужден изложить его принципы, потому что на вас обоих будет лежать обязанность методически контролировать мои опыты. Дело вот в чем...
Прежде всего, он напомнил о том, что при настоящем состоянии науки точный состав растительной и живой клетки неизвестен, и что кроме элементов химических, которые она содержит и которые удалось установить, в ней существуют еще неизвестные элементы, действие которых влияет либо на весь организм, либо только на часть его.
— Это то, что мы называем энзомы[1] и гормоны, — подтвердил Жюльен: — Их состав не известен. К этой же категории относится змеиный яд, который разносит смерть по всему организму.
— Да, вы в курсе. Прекрасно! Я открыл один из таких таинственных элементов, имеющий своим назначением омоложение животной клетки. Если я у молодой обезьяны отниму орган, в котором вырабатываются эти энзомы, животное сейчас же проявит все признаки старости. И обратно — если я введу некоторое количество этих энзомов в организм старой обезьяны, признаки старости исчезнут.
— Ведь, это вечная юность! — воскликнула в энтузиазме Алинь.
— Вы качаете головой, Мутэ? В моей лаборатории есть кое-что, способное вас заинтриговать... Я не говорю — убедить. Нет еще! — Пойдемте со мной.
Глава IV.
Лаборатория в джунглях.
— Хотите знать мои впечатления, — спросил вполголоса Жюльен, задержав Алинь внизу лестницы, на которую уже успел подняться Зоммервиль.
Она нетерпеливо подернула плечами, но он не обиделся.
— Он очень умный человек, но в нем многого не хватает, чтоб сделаться великим ученым.
— Многого не хватает? Вы не имеете права так говорить! Чего не хватает?
— Постоянства, например. Человек, который...
— Вы идете? — послышался голос Зоммервиля.
— Да, да, идем! ответила Алинь.
Но Жюльен настойчиво удержал ее за руку.
— Ученый, который трижды за несколько лет меняет поле своей деятельности, это мотылек, порхающий над клумбой. Надо остановиться над одним цветком и извлечь из него весь нектар.
Она яростно обернулась к нему и проговорила сквозь зубы:
— А вам вот чего недостает — веры!
Ученый, поджидавший их на площадке, дал несколько предварительных объяснений. Он ограничился тем, что поправил совершенно разрушенную крышу этого этажа, разделенного флибустьерами когда-то на два огромных помещения. До сих пор он занимал только одно из них, оставив другое для устройства лаборатории. Узкое окно, проделанное в стене, выходило на восток и слабо освещало площадку. Недоходящая до потолка перегородка отделяла пространство между лестницей и другой стеной. Он не сразу толкнул тяжелую дверь из толстых досок красного дерева.
— Я должен вас предупредить, Мутэ, что вы увидите далеко не образцовую лабораторию. Если вы человек порядка и системы, вы, конечно, будете возмущены.
— Профессор, — сказал, улыбаясь, Жюльен: — я твердо помню, что мы находимся на одинокой скале посреди океана, в значительном количестве миль от Коллеж де Франс и Сорбонны.
— Вот это так!
Просторный, как деревенская церковь, зал имел с каждой стороны по пять окон, сделанных из бывших бойниц. Огромные грубо обтесанные балки, почерневшие от времени и непогоды, поддерживали крышу, пестрящую заплатами. Повсюду, без малейшего стремления к порядку и симметрии, стояли простые столы и полки, загруженные инструментами и аппаратами. Чувствительные весы под стеклянным колоколом находились в соседстве с грязной чашкой. На спинках стульев валялись запачканные салфетки.