— Какой ужас, — простонала Алинь, вся дрожа.
— Не знаю, — вмешался Гилермо Мюйир: — верно ли, что эти больные не страдают физически? В молодости я жил среди дикарей в венецуэльской Гвиане, где я скупал каучук. Я видел одну молодую женщину, пораженную этой болезнью, которую они называют «вахимахура». Я видел ее так, как вижу вас, и она кусала руки, рвала на себе тело, как ягуар, простреленный пулей.
— Возможно, — согласился Тулузэ: — Как знать, что они чувствуют, если они не умеют говорить.
Наступило долгое тяжелое молчание, прерванное Жюльеном.
— Знает ли Зоммервиль о природе этой болезни?
Миссионер, прежде чем ответить, сделал неопределенный жест.
— У меня не хватило мужества рассказать ему, что ждет его сына. Впрочем, я не могу утвердительно сказать, этой ли болезнью он болен. Кроме того, станьте на мое место. Мне хотелось бы иметь возможность сказать ему, что болезнь излечима, и один только Пабло знает тайны своего племени... Но почему он так долго не идет.
— Вот уже больше часа, как мы ждем Жана... — сказал Жюльен, вынимая часы.
— Только бы они не ушли на рыбную ловлю, — взмолился миссионер.
— Вы полагаете, что тогда вернутся только к вечеру?
— Нет, Пабло человек осторожный. Он не станет утомлять себя накануне отъезда. Ведь они отправляются завтра на рассвете. Так они условились с Лармором.
— А если он отложил свой отъезд?
— Вы не знаете индейцев, м-сье Мутэ. Если б Лармор просил у него двадцать четыре часа отсрочки, он исчез бы, ни слова не говоря, со своими людьми и пирогой, и предложите ему целое состояние, он будет одинаково непреклонен.
Огюст подал завтрак, но никто к нему не притронулся. Отсутствие Жана начинало всех волновать. Они вернулись к вопросу, который уже много раз обсуждали. Все подозревали в этом ужасном преступлении каторжника. Из всех обитателей Пьедрады он один мог знать свойства индейских волшебных трав и действие их ядов, и Жюльен вспомнил угрозы, брошенные бандитом, после операции.
— Я с вами согласен, — заметил аббат: — что Браво чудовище, если о нем судить по одним тем преступлениям, которые он совершил среди индейцев. Я согласен тоже с тем, что он имеет основание сердиться на Зоммервиля, но для чего он остановился на такой невинной жертве, как этот молодой человек, не имеющий ничего общего с операцией.
— Ничего общего, — спросил Жюльен: — разве он не единственный сын человека, которому бандит хотел мстить. Есть садисты в преступлениях, как бывают садисты в сладострастии. Браво придумал утонченную месть. Сразить отца через его сына!
— Заметьте, что его не видно с самого утра. Он, должно быть, прячется в лесу.
— ...и ищет средства убежать с этого острова, — дополнил Жюльен. — Известно ли, по крайней мере, что с той пирогой, на которой он приехал сюда?
Ее нужно было давно убрать.
— Это уже давно сделано, — лаконически заявил Ляромье.
— Самое важное, чтоб он не убежал, — говорил миссионер: — тогда можно будет добиться, чтоб он показал Пабло употребленные им растения. С помощью этих указаний Пабло найдет в лесу противоядие... Может быть. Я боюсь утверждать это...
Далекий выстрел заставил их всех вздрогнуть. Жюльен спросил:
— Ваши индейцы охотятся, аббат?
— У них только луки и стрелы.
— Тогда что же это?
В то же мгновенье послышался голос Зоммервиля. Стоя на площадке, он потрясал в воздухе кулаками и извергал проклятия.
— Кто спасет моего сына? Кто? Тулузэ, идите, идите же скорее!
— Боже мой, — прошептал в тоске аббат: — что я ему могу сказать?
— У Анри такой остановившийся взгляд, что он пугает меня! — кричал ученый.
Аббат, направляясь на площадку, шепотом бросил:
— Симптомы делаются более определенными.
— Идите, идите же! Сделайте что-нибудь для него! Как меня пугает его взгляд.
Они исчезли в корридоре. Оставшиеся взволнованно глядели им вслед.
— Какое горе для отца, — простонала Алинь: — Увы, чем мы можем помочь.
— Привести индейца и найти бандита, — решил Жюльен: — Но прежде всего надо узнать, почему Жан не возвращается. Вы пойдете со мной, Ляромье?