— Я не знаю, ничего не знаю, — повторил Алтуфьев. — Вчера часы исчезли у Софьи Семеновны, очевидно эти, но, как попали они ко мне, — не знаю.
Глава XVIII
Во Власьеве стало известно с самого раннего утра, что накануне Алтуфьевым было сделано предложение Наде.
Софья Семеновна в своем флигеле медленно одевалась ради торжественного случая не в распашную блузу, которую имела обыкновение носить на деревенском просторе, а в коричневое платье с пелеринкой. Одевшись, она перешла в большой дом в гостиную и тут, когда Надя с Верой пришли здороваться с ней, крепко обняла Надю, долго крестила ее, потом прижала к себе обеими руками голову Веры и стала целовать ее.
— Дай Бог и тебе счастья, моя девочка! — сказала она при этом. — Ну, идите с Богом, оставьте меня одну!
Она осталась у окна, задумчивая, тихая, будто забыв о времени, неподвижно вытянув руки по локотникам кресла и прямо держа голову.
Все притихло в доме. Прислуга почему-то ходила на цыпочках и разговаривала шепотом. Мишу няня увела в дальний конец сада, и там у них затеялся интересный разговор о том, что вертится — Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли?
Тарусские остались у себя наверху. С ними сидела Вера. Они старались говорить о посторонних вещах, но все невольно прислушивались — не стучат ли колеса на дворе, переглядывались и улыбались друг другу. Один Владимир Гаврилович спал сладким сном, ничего не подозревая, в своей комнате.
Сильно билось сердце у Нади. Она, чтобы занять себя, перебирала свои вещи, впрочем, не замечая, что делает, и неожиданно ловя себя вдруг, что бережно прячет ненужный лоскуток куда-нибудь в письменный стол.
Она стояла посреди комнаты с попавшейся ей коробкой почтовой бумаги в руках, когда в отворенное окно ворвался дружный, веселый, по-мужски смелый звон бубенцов и на двор вскачь влетела тройка. Кучер, поощренный обещанием «чайка», не жалел лошадей.
Это был он — суженый жених, явившийся за нею; радость волною захватила Наде дыхание, и чуден, и светел показался ей Божий мир.
Тройка разом осадила у крыльца. Алтуфьев вбежал по ступеням. Его ждали. Горничная в белом чепчике сняла с него пальто и таинственно, как детям объявляют о зажженной елке, проговорила:
— Пожалуйте в гостиную!
В гостиной навстречу Алтуфьеву поднялась Софья Семеновна со своего кресла, напрасно пытаясь сохранить спокойное достоинство. Щеки ее задрожали, губы шевелились и, непослушные, вместо того чтобы произнести приготовленные заранее подобающие случаю слова, всхлипнули, глаза заслезились. Софья Семеновна достала платок и сейчас же, забыв о нем, протянула с ним руку и другую к Алтуфьеву.
Он быстро подошел к ней. Она, обняв, припала к нему.
— Голубчик… Дай Бог!.. Вы мне с первого же знакомства…
Потом они сели.
Алтуфьев, радостный, что его предложение принято, освящено согласием и закреплено оказанным ему Софьей Семеновной приемом, чувствовал, что помимо всего ему надо еще что-то сказать ей, только трудно было сразу собрать мысли и вспомнить, что именно.
— Вот что — часы! — вспомнил он наконец.
Софья Семеновна вытирала глаза платком.
Трудно было ожидать, что первое произнесенное им слово будет о часах. Да и сам он желал предварительно выразить совсем другое. И у него были приготовлены подобающие случаю слова, которые так же, как у Софьи Семеновны, вышли лишними и ненужными.
— Какие часы? — удивилась она.
— Вчера… которые пропали у вас, — и Григорий Алексеевич торопливо и насколько мог связно стал рассказывать, как сегодня рано утром поехал с На-гельбергом в Спасское и как во время разговора с графом в руках у него очутились часы.
Софья Семеновна выслушала внимательно, спокойно, как будто непонятное происшествие вовсе не поразило ее. Она ни разу не перебила Алтуфьева, не потребовала никаких подробностей и молча взяла от него часы.
Это было так странно с ее стороны, что Григорий Алексеевич на минуту очнулся и как бы пришел в себя.
— Софья Семеновна, — проговорил он, даже несколько испуганно, — вы так невозмутимо слушаете меня, точно вам известно, как попали ко мне часы?